Питер Уорд

Вопреки распространенному мнению, люди продолжают эволюционировать. Наши тело и мозг уже не те, что были у наших предков - или будут у наших потомков

Cтоит нам поинтересоваться чьим-либо мнением о том, как могли бы выглядеть люди будущего, мы получаем обычно один из двух вариантов ответа. Кто-то сразу же вспоминает о привычном образе из научной фантастики: у наших потомков будут очень высокий лоб, увеличенный объем мозга, высокоразвитый интеллект. Другие утверждают, что люди уже не эволюционируют, во всяком случае, физически, ведь техника положила конец суровой логике естественного отбора. И потому эволюция носит сегодня исключительно культурный характер.

Первая история - про увеличенный объем мозга - не имеет никакой реальной научной основы. Судя по палеонтологическим исследованиям размеров головы у последних нескольких сотен поколений, времена быстрого увеличения объема нашего черепа давно прошли. Соответственно, еще несколько лет назад большинство ученых могли считать физическую эволюцию человека законченной. Однако новые методы работы с ДНК (которые позволяют производить анализ геномов различных поколений, совершая тем самым переворот в изучении эволюции человека) создают абсолютно иную картину. Со времени возникновения вида Homo sapiens в нашем организме произошла не просто основательная "перетасовка" генов: увеличилась и скорость эволюции человека. В дополнение к тому, что за прошедший срок у нас, как и у других биологических организмов, резко изменилась форма тела, сегодня наша физиология, а возможно, и поведение, продолжают подвергаться генетически обусловленным изменениям. Так, вплоть до самого последнего периода нашей истории в разных частях света происходило вполне отчетливое обособление человеческих рас. Даже сегодня под влиянием условий современной жизни генетические факторы могут обусловливать появление новых особенностей поведения у людей.

Итак, если у нас нет перспективы обзавестись мозгом огромных размеров, на что мы могли бы рассчитывать? Станем мы крупнее или мельче, умнее или глупее? Как скажутся на нас новые заболевания и глобальное повышение температуры? Появится ли однажды новый вид человека? Или, может быть, будущая эволюция человечества зависит уже не от наших генов, а от уровня развития техники, от внедрения в наш мозг и тело кремниевых и стальных элементов? А вдруг наше предназначение - быть всего-навсего создателями машин, следующей цивилизации, которая будет господствовать на планете Земля?

Далекое и недавнее прошлое

Следить за ходом эволюции всегда было делом палеонтологов, - они занимаются изучением окаменевших костей, сохранившихся с древнейших времен. Как выяснили специалисты, возраст человеческого семейства под названием гоминиды составляет по меньшей мере 7 млн лет. Именно столько времени прошло с тех пор, как появился небольшой по размеру проточеловек Sahelanthropus tchadensis. С той поры наше семейство пополнилось (этот вопрос все еще активно обсуждается специалистами) рядом новых, довольно своеобразных видов. Сегодня нам известно о девяти, хотя где-то, безусловно, скрываются и другие персонажи этой на удивление неполной палеонтологической летописи гоминидов. Следы человека более давнего периода практически не сохранились, так и не попав в осадочные породы. Однако общепризнанная картина ежегодно меняется в зависимости от публикуемых сообщений о вновь обнаруженных окаменелостях или новых интерпретациях прежних находок.

Образование каждого нового вида гоминидов происходило после того, как небольшая группа этих существ оказывалась тем или иным образом изолированной от основной популяции. Многие поколения новой группы использовали в необычных для нее условиях новые методы приспосабливания. Отрезанная от сородичей, эта небольшая группа шла своим особым генетическим путем, и впоследствии ее представители уже не могли иметь общее потомство с членами основной популяции.

Как показывает палеонтологическая летопись, самый ранний представитель нашего вида жил 195 тыс. лет назад на территории нынешней Эфиопии, откуда началось его распространение по всей планете. Уже 10 тыс. лет назад люди современного типа расселились по всем континентам Земли, кроме Антарктиды. А их приспособление к самым разным местным условиям (в числе прочих движущих сил эволюции) привело к образованию того, что мы условно называем расами. Очевидно, что группы людей, жившие в разных местах, в достаточной степени сохранили между собой связи и потому избежали превращения в отдельные виды. Теперь, при достаточно плотном заселении планеты людьми, можно было бы считать, что время их эволюционирования подошло к концу.

ПОСЛЕ HOMO SAPIENS

В прошлом в нашем роду уже появлялись новые виды. А как насчет будущего? Для видообразования требуется некий вариант изоляции. Наиболее привычна географическая изоляция, когда небольшая популяция остается полностью отрезанной от основного генофонда. При нынешних размерах и взаимосвязи человеческих наций вероятность подобного варианта невелика. Однако есть другие способы решить подобную задачу: • создать человеческие колонии на дальних планетах; • тем или иным образом нарушить глобальный механизм обмена человеческими генами; • разбиться на отдельные группы после какого-нибудь катаклизма вроде падения на Землю большого астероида; • прибегнуть к генной инженерии.

Однако на самом деле все несколько иначе. В опубликованном год назад исследовании Генри Харпендинг (Henry C. Harpending) из Университета штата Юта, Джон Хокс (John Hawks) из Висконсинского университета в городе Мэдисон и их коллеги произвели анализ данных из международной гаплотипной карты человеческого генома. Они сосредоточили внимание на генетических маркерах 270 человек, представлявших четыре группы: китайцы (хань), японцы, йоруба и европейцы северной части Европы. Ученые обнаружили, что 5 тыс. лет назад эволюционировали по меньшей мере 7% генов человека. Значительная часть этих изменений были связаны с приспособлением к определенной окружающей среде - как природной, так и созданной самими людьми. Например, в Китае и Африке лишь немногие взрослые могут усваивать свежее молоко, тогда как в Швеции и Дании это почти ни для кого не составляет проблемы. И можно предположить, что жители этих стран приобрели такую способность в результате освоения их предками молочного животноводства.

В другом исследовании, проводившимся Пардис Сабети (Pardis C. Sabeti) и ее коллегами из Гарвардского университета, использовалось больше данных по наследственной изменчивости. Ученые попытались найти в них взаимосвязь между естественным отбором и геномом человека. В результате более чем в 300 частях генома были найдены следы недавних изменений, повышавших шансы людей на выживание и деторождение. В числе примеров - сопротивляемость одному из тяжелейших бедствий Африки, вирусу, вызывающему геморрагическую лихорадку Ласа, а также определенная устойчивость части африканского населения к другим заболеваниям, таким как малярия; изменение окраски кожи и активный рост волосяных фолликул у азиатов, или постепенное осветление кожи и приобретение голубого цвета глаз у жителей севера Европы.

По оценкам исследовательской группы Харпендинга и Хокса, в последние 10 тыс. лет эволюция человека происходила в 100 раз быстрее, чем в любое другое время после отделения самого раннего гоминида от предков современных шимпанзе. Подобное ускорение исследователи объяснили разнообразием видов окружающей среды, в которые перебирались люди, а также изменениями в условиях существования, вызванными появлением сельского хозяйства и строительством больших городов. Главными результатами превращения дикой естественной среды в обрабатываемые угодья стали не развивающееся земледелие и трансформации ландшафта, а зачастую смертельное сочетание антисанитарных условий проживания, нового пищевого рациона и различных заболеваний (которые передавались от других людей и одомашненных животных). Хотя некоторые исследователи не вполне согласятся с этими оценками, основная идея понятна: люди превосходно эволюционируют.

Неестественный отбор

В прошлом веке условия, в которых существовал наш вид, опять изменились. Географическая изоляция различных групп людей оказалась нарушена легкостью пространственных перемещений и устранением социальных барьеров, некогда разделявших отдельные расовые группы. В человеческом генофонде еще никогда не наблюдалось столь невероятного генного смешения локальных популяций вида Homo sapiens. Следует заметить, что мобильность человечества вообще может привести к гомогенизации нашего вида. Процесс естественного отбора тормозится также и нашими достижениями в медицине и технике. Например, в большей части стран уже не наблюдается массовой детской смертности. Люди с генетическими повреждениями, обреченные в прошлом на смерть, сегодня могут нормально жить и иметь потомство. Наши естественные враги - хищники - также уже не определяют для нас правил выживания.

Исследователь Стив Джонс (Steve Jones) из Университетского колледжа Лондона настаивает на том, что эволюция человека в значительной мере прекратилась. В 2002 г., выступая на проходившей в Королевском обществе Эдинбурга дискуссии под названием "Эволюция закончена?", он заявил: "Для нашего биологического вида ситуация перестала улучшаться или ухудшаться. Если хотите знать, как выглядит Утопия, то посмотрите вокруг - она перед вами". Джонс указал на то, что, по крайней мере, в промышленно развитых странах почти каждый человек может теперь дожить до репродуктивного возраста, а все бедные и богатые обладают равными возможностями иметь детей. Конечно, наследственная устойчивость к заболеваниям - таким, например, как ВИЧ - дает людям дополнительные шансы на выживание, однако решающим фактором в решении вопроса о жизни и смерти будет сегодня не столько генетическая наследственность, сколько культура. Иными словами, современную эволюцию, пожалуй, можно назвать не генетической, а миметической, т.е. связанной с мыслями.

Другая точка зрения сводится к тому, что генетическая эволюция продолжается и сегодня, однако действует в противоположном направлении. Определенные особенности современной жизни могут вызывать такие эволюционные перемены, которые не только не повышают нашу способность выживать, но даже способствуют ее уменьшению. Один из возможных вариантов действия такой эволюции "в обратную сторону" испытывает на себе, например, огромное количество студентов. Продолжая образование, они на некоторое время откладывают создание семьи и рождение детей, в то время как многие их бывшие одноклассники, не преуспевшие в учебе, заводят детей сразу же. Если у менее интеллектуально развитых родителей появляется больше детей, то интеллектуальность в современном мире оказывается, по Дарвину, фактором уязвимости и, соответственно, можно ожидать снижения ее среднего уровня.

Подобные спорные моменты обсуждаются уже давно. Один из многочисленных контраргументов заключается в том, что человеческая интеллектуальность состоит из множества разных способностей, закодированных в огромном числе генов, и не имеет высокой наследуемости, тогда как естественный отбор действует лишь в отношении наследуемых качеств. Ученые активно дискутируют, насколько интеллектуальные способности вообще могут передаваться по наследству. На данный момент они пока не могут заявить о реальных признаках снижения среднего уровня интеллектуальности.

Но даже если наш интеллект пока не находится под угрозой, человеческий вид вполне может накапливать другие, в большей степени наследуемые особенности, которые уж точно не сулят нам ничего хорошего. Например, такие нарушения поведения, как синдром Туретта или синдром дефицита внимания и гиперактивности (СДВГ) могут, в отличие от интеллектуальности, быть закодированы всего лишь в нескольких генах - и этого будет достаточно для их высокой наследуемости. Если подобные нарушения для кого-то увеличивают вероятность рождения детей, то они с каждым новым поколением будут становиться все более распространенными. Как утверждает в публикациях в научных журналах и в своей книге специалист по таким нарушениям Дэвид Камингс (David Comings), число людей, страдающих от упомянутых синдромов, существенно возросло. Причиной может быть эволюция: женщины с подобными синдромами с меньшей вероятностью обучаются в высших учебных заведениях, а потому имеют тенденцию быть более многодетными, чем здоровые матери. Впрочем, некоторые исследователи высказывают серьезные возражения против используемой Камингсом методики. Кроме того, в вопросе, действительно ли увеличивается распространенность данных нарушений, нет ясности: исследования в этих областях затруднены по причине существующего в обществе предубеждения, что многие подобные отклонения от нормы неизлечимы.

Итак, общая логика рассуждений кажется вполне убедительной. Мы склонны представлять себе эволюцию как нечто, связанное со структурными изменениями в организме, однако она способна затрагивать и такие области, как поведение человека. Многие люди носят в себе гены, делающие их предрасположенными к алкоголизму, потреблению наркотиков и другим пагубным пристрастиям. Большая часть людей успешно этому противостоят, поскольку гены - это не всегда неотвратимость, и действие таких генов определяется окружением человека. Однако, разумеется, есть люди, которые поддаются влиянию наследственности, и возникающие проблемы влияют на то, смогут ли они выжить и сколько у них будет детей. Подобных изменений уровня рождаемости вполне достаточно для продолжения действия естественного отбора. Дальнейшая эволюция может в значительной мере зависеть от ситуаций, в которых будут проявляться специфические формы поведения людей. Точно так же она зависит от различных человеческих реакций на изменчивые социальные и прочие внешние условия. Однако, в отличие от других биологических видов, мы не собираемся пассивно принимать эту логическую схему Дарвина.

Управляемая эволюция

Нам уже удавалось управлять эволюцией многих видов растений и животных. Почему бы теперь не попытаться контролировать свою собственную? Зачем ждать, когда все сделает естественный отбор, если мы можем справиться с этим быстрее и во многих отношениях с большей для себя пользой? Например, работая в области поведения человека, ученые ведут сегодня поиск генетических компонентов, связанных не только с медицинскими проблемами и нарушениями, но также с характером, различными аспектами сексуальности и конкурентоспособности личности. Многое из этого, хотя бы частично, может передаваться по наследству. Есть вероятность, что со временем станет привычным проводить тщательное обследование людей для выявления организации их генома и по результатам назначать лекарства.

Следующим шагом будет непосредственное воздействие на гены человека. Это может быть сделано двумя путями: заменой генов в каком-то отдельном органе (генная терапия) или же изменением всего генома пациента (так называемая зародышево-потомственная терапия). Пока что исследователи стараются решить промежуточную задачу по применению генной терапии для лечения у пациента некоторых заболеваний. Но если когда-нибудь ученые овладеют зародышево-потомственной терапией, то это будет означать, что мы сможем оказывать помощь не только самому пациенту, но и его детям. Главное препятствие для использования генной инженерии в этих целях - исключительная сложность человеческого генома. Гены в организме человека выполняют обычно более чем одну функцию. А функции, в свою очередь, бывают обычно закодированы более чем в одном гене. Из-за этой особенности, известной как плейотропия, воздействие на какой-то один ген может иметь самые неожиданные последствия.

Зачем вообще пытаться это делать? К вмешательству в гены будет, вероятно, вынуждать стремление родителей гарантировать рождение ребенка нужного пола, желание наделить детей красотой, умом, музыкальным талантом или приятным характером, а кроме того - попытаться избавить ребенка от обреченности стать скупым, депрессивным, гиперактивным или даже склонным к правонарушениям. Побудительные мотивы здесь очевидны, и они очень сильны. Столь же мотивированной, как попытки родителей генетическим путем обеспечить социальную защищенность своих детей, станет борьба с человеческим старением. Как подсказывают многие недавние исследования, старение человека - не просто износ частей его организма, а запрограммированное разрушение, которое в значительной мере контролируется генетически. Если это так, то рано или поздно генетические исследования помогут выявить многочисленные гены, управляющие различными аспектами этого процесса, и с такими генами можно будет производить необходимые манипуляции.

Если представить, что генные изменения войдут в практику, то стоит подумать, как бы это могло повлиять на дальнейшую эволюцию человечества? Вероятно, очень сильно. Предположим, родители воздействуют таким образом на еще не родившихся детей, способствуя их умственному развитию, приобретению определенного внешнего вида и большей продолжительности жизни. Если такие дети вырастут умными, проживут много лет, то они смогут иметь больше детей и зарабатывать больше любого из нас. Вероятно, на таких схожих людей начнет действовать взаимное притяжение. В условиях их добровольной географической или социальной самоизоляции может произойти дрейф генов, а впоследствии и новое видообразование. Иначе говоря, однажды люди смогут создать человека нового вида. Захочет ли человечество избрать такой вариант развития событий, будет зависеть от наших потомков.

Путь боргов

Еще менее предсказуемыми, чем генные манипуляции, представляются наши взаимоотношения с машинами. Или их с нами. Не может ли быть конечной целью эволюции нашего биологического вида симбиоз с техникой, синтез органического и неорганического начал? Многие писатели-фантасты уже предсказывали, что возможно сочетание человека и робота, или, например, загрузка данных из мозга человека в компьютер (см. Стикс Г. Как подключиться к мозгу // ВМН, №2, 2009). Фактически мы уже находимся в зависимом положении от машин. Чем активнее мы создаем их для удовлетворения собственных нужд, тем больше наша жизнь оказывается приспособленной уже к их потребностям. С увеличением сложности и взаимосвязанности техники для нас возрастает необходимость попытаться наладить с ними некое взаимодействие. Эту позицию отчетливо выразил в 1998 г. в книге "Дарвин среди машин" американский писатель Джордж Дайсон (George Dyson). Он писал: "Все, что делают люди для облегчения управления компьютерными сетями, становится одновременно, хотя и по иным причинам, облегчением для компьютерных сетей задачи управления людьми: Дарвиновская эволюция может пасть жертвой собственного успеха, поскольку не будет успевать за порожденными ею самой недарвиновскими процессами".

Наше совершенствование в технических областях угрожает размыть старые пути, по которым двигалась эволюция. Рассмотрим два различных взгляда на будущее, взятые из очерка 2004 г. шведского философа-эволюциониста Ника Бострома (Nick Bostrom) из Оксфордского университета. Вначале он настраивает нас на оптимистический лад: "Развернутая картина показывает общую тенденцию к повышению уровней сложности, знания, понимания и целенаправленной организации. Тенденцию, которой мы можем дать название "прогресс". Представляя себе все это в радужном свете, можно утверждать, что эволюция (биологическая, миметическая и техническая) будет продолжаться и пойдет в желательном для нас направлении".

Хотя использование слова "прогресс" наверняка бы заставило перевернуться в гробу покойного биолога-эволюциониста Стивена Джей Голда (Steven Jay Gould), следует дать некоторые пояснения. Как доказывал Голд, окаменелости - в том числе оставшиеся от наших предков - свидетельствуют о том, что эволюционные перемены не были непрерывными. Они происходили рывками, которые, конечно же, нельзя считать "прогрессивными" или целенаправленными. Ведь биологические организмы могут как уменьшаться, так и увеличиваться в размерах. Однако прошлая эволюция имела по меньшей мере один неизменный вектор: в направлении возрастания сложности. Вероятно, таковой будет и дальнейшая эволюция человечества: к увеличению сложности через некое сочетание анатомических, физиологических или поведенческих изменений. Если мы продолжим приспосабливаться и произведем умелое терраформирование (изменение климатических условий планеты для приведения ее атмосферы, температуры и экологических условий в состояние, пригодное для обитания земных растений и животных; термин впервые использовал американский писатель-фантаст Джек Уильямсон (Jack Williamson) в 1942 г.), то у нас будут все генетические и эволюционные предпосылки к тому, чтобы жить на нашей планете даже в эпоху угасания Солнца. В отличие от запрограммированности на старение наш вид не кажется генетически запрограммированным на вымирание.

Менее благополучный вариант нам уже очень хорошо знаком. Как считает Бостром, загрузка нашего сознания в компьютер могла бы означать конец человечества. Совершенный искусственный разум получил бы возможность извлекать различные элементы наших знаний, а затем собирать из них нечто, что уже не будет иметь отношения к человеку. Это сделало бы нас морально устаревшими. Бостром прогнозирует следующий сценарий развития событий: "Некоторые человеческие индивидуумы будут производить загрузку в компьютер и делать несколько собственных копий. Между тем благодаря постепенному прогрессу в нейронауке и создании искусственного интеллекта впоследствии появится возможность помещать знания каждого человека в индивидуальный модуль, а затем соединять его с модулями других людей. Модули, соответствующие общему стандарту, могли бы лучше общаться и взаимодействовать с другими модулями, что было бы более экономичным и продуктивным и вызывало бы потребность в дальнейшей стандартизации: Для умственной структуры человеческого типа могло бы тогда попросту не найтись места".

Словно прогноза о возможности морального устаревания человека ему было недостаточно, Бостром рисует нам еще более мрачную перспективу. Если бы новым критерием эволюционной приспособленности стала эффективность машин, то в нашей жизни было бы уничтожено очень много из того, что мы считаем глубоко человеческим. Ученый пишет: "Существуют такие сумасбродные и приятные вещи, которые в значительной мере условно наполняют человеческую жизнь смыслом - юмор, любовь, игры, искусство, секс, танцы, светские беседы, философия, литература, научные открытия, еда, дружба, воспитание детей, спорт. Исходя из своего вкуса и возможностей, мы занимаемся всем этим, и в эволюционном прошлом нашего вида подобные предпочтения носили приспособительный характер. Но какие у нас основания для уверенности, что эти же или подобные им вещи по-прежнему будут нужны нам для адаптации в будущем? Вероятно, тогда добиваться максимальной эволюционной приспособленности станет возможным лишь путем непрерывного, тяжелого и монотонного труда при помощи повторяющихся и изматывающих рабочих операций, главная цель которых - крохотное улучшение какого-нибудь производственно-экономического показателя".

Короче говоря, предположив, что оно выживет, человечество может пойти по одному из трех вероятных путей:

• застой - преимущественное сохранение нынешнего положения с некоторой коррекцией в период смешения человеческих рас;

• видообразование - появление нового вида человека на нашей или какой-либо другой планете;

• симбиоз с машинами - в результате соединения машин и человеческого сознания образуется коллективный разум, в чьих границах могут сохраниться или не сохраниться качества, которые мы рассматриваем как человеческие.

Quo vadis Homo futuris?

Перевод: А. Н. Божко

ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ ЛИТЕРАТУРА

• Future Evolution. Peter Ward. W.H. Freeman, 2001.

• The Future of Human Evolution. Nick Bostrom in Death ad Anti-Death: Two Hundred Years after Kant, Fifty Years after Turing. Edited by Charles Tandy. Ria University Press, 2004.

• A Map of Recent Positive Selection in the Human Genome. Benjamin F. Voight, Sridhar Kudaravalli, Xiaoquan Wen and Jonathan K. Pritchard in PloS Biology, Vol. 4, No. 3, pages 0446-0458; March 7, 2006.

• Genome-wide Detection and Characterization of Positive Selection in Human Populations. Pardis C. Sabeti et al. in Nature, Vol. 449, pages 913-918; October 18, 2007.

• Natural Selection Has Driven Population Differentiation in Modern Humans. L.B. Barreiro, G. Laval, H. Quach, E. Patin and L. Quintana-Murci in Nature Genetics, Vol. 40, No. 3, pages 340-345; March 2008.

• The 10,000 Year Explosion: How Civilization Accelerated Human Evolution. Gregory Cochran and Henry Harpending. Basic Books, 2009.

Эта книга написана для тех, кто не хочет остаться животным человеком и кто хочет из «гусеницы» стать «бабочкой». Сегодня обычный человек (Homo sapiens) уже способен реально начать такой переход к новому виду, который определён как супраментальный человек. Новый вид будет достижим нами не сразу, а через переходной вид одухотворённого человека. Это глобальное эволюционное открытие в 20-м веке сделал Шри Ауробиндо в Индии. Оно позволяет осуществить эволюционный переход к новому виду и сделать его реальностью. Книга последовательно описывает процесс будущего эволюционного продвижения от обычного человека к супраментальному существу, как от гусеницы – к бабочке. Автор сам уже осуществляет такой переход практически. Им для нас, по его собственному опыту, составлена «дорожная карта». В ней описаны все начальные процессы такого перехода. Это позволяет обычному человека найти эволюционный путь к новому виду и следовать по нему, опираясь на эту «дорожную карту».

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Доктрина перехода Homo Sapiens к новому виду (Геннадий Кривецков, 2017) предоставлен нашим книжным партнёром - компанией ЛитРес .

© Геннадий Кривецков, 2017 г.

© ООО «Супер Издательство», 2017 г.

Предисловие

В 20-ом веке случился новый глобальный эволюционный прорыв, который открыл нам реальность нового видового перехода от обычного человека Homo sapiens к супраментальному сверхразумному виду. Этот эволюционный прорыв к новому виду осуществил в Индии Шри Ауробиндо. Он открыл для нас новый эволюционный путь, которого мы ранее не имели. Это открытие значительно дополнило и даже серьёзно изменило эволюционную цель обычного человека и всей цивилизации.

А какая прежде перед нами стояла эволюционная цель?

Её для всей цивилизации, до момента этого открытия, можно было разделить на три основные части: для ментального человека – это совершенствование им своего материального разума и достижение материального благополучия, материального Рая; для духовного человека – это совершенство духовного разума и достижение им Небес или Нирваны, духовного Рая; для остальных членов цивилизации совершенно неважен процесс эволюции, ибо они просто плывут по «течению реки» жизни. До сих пор первые две цели существовали разрозненно и единой эволюционной цели до этого глобального открытия у нас не было. Только оно сумело объединить их в единую цель.

В чём же состоит смысл нового эволюционного открытия, объединяющего в единое целое материальную и духовную эволюционные цели?

Действительно, новое открытие позволяет нам объединить эти две цели в единое целое и даже пойти далее их. Шри Ауробиндо открыл нам новый эволюционный путь, который ведёт от обычного материального человека через переходной вид одухотворённого духовного человека к супраментальному сверхразумному человеку. Если первый и второй виды ещё соответствуют миру Разума, то последний супраментальный вид – миру Сверхразума. По его утверждению, он уже присутствует на планете Земля для замены мира Разума, чего ранее не было. Эта полная смена миров произойдёт при помощи нового супраментального вида. Поэтому мы вправе говорить о новой глобальной эволюционной цели цивилизации и это уже более духовная цель, чем материальная.

Она, скажем прямо, по своей духовной значимости и глубине значительно превосходит распятие Иисуса Христа. Только между ними нет противоречия: она не отменяет и не заменяет духовных целей христианства. Это открытие значительно дополняет их в своих духовных знаниях и позволяет христианству двигаться далее того, что оно имеет сегодня.

Новое эволюционное открытие в основной массе человечества пока прошло незамеченным и непознанным. Мы, сильно привязанные к своему материальному миру и к завоеваниям обычного разума, его просто не заметили, а жаль!

Его можно было не заметить только тогда, когда современный человек не хочет отдавать свою власть в мире, как в своё время животные не хотели отдавать свою власть человеку, но это сопротивление им не помогло. Тогда, всё равно, новый вид Homo sapiens случился. Не поможет оно и нам. Супраментальный вид уже стоит у нашего порога, и он обязательно случится с нашей или без нашей помощи. Нам его не остановить, но мы можем сами им стать или не стать и далее просто исчезнуть.

Наша цивилизация сегодня немного «заигралась» в свои материальные ментальные «игрушки» и усиленно играет ими до сих пор. Только ей они могут испортить её райское будущее. Может быть, нам уже пора вырасти из своих «детских штанишек» и стать истинным Человеком, которым мы пока явно не являемся, всё ещё эволюционируя в животном теле? Мы эгоистически вообразили себе, что им уже стали, но так ли это на самом деле?

Для более полного понимания современной эволюционной ситуации к нам вдруг пришло одно мистическое откровение. Оно символически и даже реально указало нам на наше животное место на планете, не человеческое, а именно животное. Это был явный намёк тех, кто выше нас по разуму, чтобы показать нам, кто мы есть на самом деле и за кого они нас держат. Только нам его нужно будет в отношении себя правильно понять. Без его символического понимания нам трудно будет осмыслить и осуществить наш будущий эволюционный выбор.

В откровении нам была «показана» одна жуткая история, которая заставила нас сильно задуматься о себе и о своём будущем. Она началась с того, что мы, как обычные люди, неожиданно оказались в какой-то странной лаборатории, где проводили некие биологические опыты. Она была небольшая. Стены её были чистыми и светлыми, а само помещение освещал неяркий желтоватый свет. Оно было довольно тесным. Мы своей небольшой группой, не более десятка человек, там еле вместились. Нас удивило то, что там не было никаких наглядных учебных пособий, плакатов и т. п. Вдоль его середины проходила деревянная перегородка. С одной её стороны находился «преподаватель», с другой – мы. Как нам казалось, он нам должен был что-то показать и чему-то научить. Оборудование лаборатории было каким-то скудным: стол, стул и немного хирургического инструментария. Всё это находилось на столе со стороны «преподавателя». Мы же сами стояли, опираясь на эту перегородку, ибо более с нашей стороны ничего не было.

Вот так просто выглядела эта необычная лаборатория, в которой должно было пройти некое практическое занятие, как мы поняли позднее, по препарированию. «Преподаватель» выглядел довольно странно. Явно, он был человеком, только не совсем обычным. Он был одет в какую-то кольцевую трубчатую одежду, которую мы ранее видели на рисунках фараонов. Это был и человек, и не человек одновременно. Что-то в нём было не так, не совсем человеческое, в нашем обычном понимании. Он был, как нам показалось, намного выше нас по уровню разума и нашей цивилизации явно не принадлежал. Позднее мы поняли, что это было действительно так. Это он курировал нашу «учебную» группу, передавая нам свои высшие знания. Всё было довольно реально, как в нашей обычной жизни.

На этом «занятии» мы должны были изучать строение человеческого тела. В своём обычном мире мы представляем себе такое изучение тела человека по каким-либо наглядным пособиям, но здесь их совсем не было. То, что стало происходить далее, оказалось для нас немного странноватым и даже страшноватым, если не сказать, просто страшным.

Итак, занятие началось. Мы все сосредоточились на «преподавателе» и ждали от него, как обычные студенты, обычных объяснений темы с практическим показом. Вдруг открывается боковая дверь в лабораторию и к «преподавателю» подводят обычного взрослого человека, только было видно, что он – слаборазвитый. Он был похож на человека из какого-то дикого племени: на такого племенного дикаря нашего современного мира. «Преподаватель», молча, тут же подносит к его рту тряпичный тампон, пропитанный некой анестезией. Этот человек как-то сразу же быстро обмяк и онемел, но ещё был явно в сознании и сам стоял на своих ногах. «Преподаватель» тут же, не глядя на него, берёт скальпель и делает ему на теле разрез вдоль его голени, чтобы показать нам внутреннее строение мышц ноги человека. Этот дикарь весь начал дрожать мелкой дрожью, видимо до него ещё не до конца дошла анестезия. Но «преподаватель» на это не обращал никакого внимания, как будто бы он препарировал обычную мышь. От увиденного опыта, нам стало не просто жутко, а очень сильно не по себе, но в обморок из нас никто не упал.

Конечно, это была не обычная лаборатория, а лаборатория высших для нас существ, можно сказать, инопланетян. Этот «преподаватель» и был одним из них. Конечно, это была для нас, обычных людей, очень неприятная картина, когда они с человеком, пусть даже некоего дикого племени, но внешне очень похожего на нас, обращаются как с подопытным кроликом, как с обычной лабораторной мышью. Только к себе примерять мы этот вывод не стали, уж очень нам этого не хотелось иметь даже в мыслях.

Для нас это было очень ужасно. Мы сами себя там ощущали такими подопытными мышами, понимая, что они с нами могут сделать всё, что захотят. Из всей этой жуткой картины нам необходимо было для себя сделать неприятный вывод: вся наша цивилизация была поделена ими на два типа людей, один из которых они за людей не считают.

Это видение лаборатории инопланетян послужило для нас неким откровением: наша цивилизация, как оказывается, в своей основной массе всё ещё находится на животном уровне развития, хотя и обрела начальный уровень ума! Они нас, в своём большинстве, до сих пор считают животной массой, в которой уже есть более совершенные люди готовые к получению новых знаний и к переходу на новую ступень эволюции.

Когда мы стали на основании этого видения исследовать себя по величине уровня разума, то пришли к такому же выводу: мы до сих пор являемся животными и не каждый из нас может иметь даже высший животный разум, не говоря о некотором уровне ума. Средний уровень разума цивилизации пока так и остаётся животным. Даже высший животный разум доступен не всем, ибо его нужно серьёзно развивать через образование, что доступно не каждому человеку. Если говорить об уме, то ментальный разум, его начальный уровень, имеет всё человечество, но развивают его только не многие из нас.

Это утверждение очень легко доказывается. Животный разум любого уровня имеет в себе только три измерения – «а3». А сколько сегодня обычный человек и даже самый развитый из нас может иметь в своём разуме этих измерений?

Точно так же, всего только три – «а3»!

Чем современный человек по своему уровню разума – не животное? Обратное доказать, что мы являемся человеком и имеем четвёртое измерение в разуме, невозможно. Высший животный разум является переходным и пересекается с начальным уровнем ума. Но он всё равно остаётся, вместе с умом, только разумом третьего измерения, но уже где-то пересекающегося с четвёртым измерением. Наша наука, как раз, находится в таком переходном состоянии, но она ещё не перешла на уровень четвёртого измерения.

Нам всё более становится очевидным, что мы ещё не стали истинным Человеком. Ментальный разум Человека должен в себе иметь уже четыре измерения – «а4» и быть по своей глубине, ширине и силе на порядок выше животного разума – «а3». Только где нам взять новое четвёртое измерение, чтобы дополнить им свой разум и стать Человеком?

Четвёртое измерение принадлежит духовному разуму мира Времени, который у нас ещё не развит и не развивается. Он у нас отсутствует, что ещё раз доказывает наше животное состояние в разуме. Духовный разум полностью подобен, тождественен и зеркален ментальному разуму нашего мира Пространства, только находится в другой плоскости миров. Этот мир Времени наша материальная наука считает потусторонним, оккультным и мистическим. Она им серьёзно не занимается, а зря! Его изучение с научной точки зрения даст нам новое четвёртое измерение, принадлежащее этому миру Времени. Без такого перехода в разуме от материального к духовному состоянию нам не стать Человеком.

Мы сегодня это состояние разума называем своей духовностью. Для её получения и раскрытия мы должны перестроить внутри себя свой высший животный материальный разум, чтобы добавить к нему новое измерение Времени и даже, может быть, не одно. Именно духовность в совокупности с материальным разумом добавит нам четвёртое измерение – «а4» и позволит стать одухотворённым Человеком.

Мы не будем далее развивать и без того трудную тему разумов. Давайте снова вернёмся к той мистической лаборатории, вернее, к отношению инопланетных существ высшего разума к современному человеку. Здесь мы получаем не совсем для себя приятное откровение, ибо их отношение к нам делится на две категории: одних людей они обучают, а других – держат, для каких-то своих целей, за обычных животных, хотя и высокоразвитых. Первую категорию людей Библия называет избранными, а вторую – животными людьми. Это новое упоминание о разделение цивилизации на высших и низших людей, а оно уже неоднократно было сделано в нашем мире, оказалось для нас очень нелицеприятным, но, тем не менее, нам от него эволюционно уже никак не уйти.

Сегодня большинство членов нашей цивилизации, если не все, всё ещё остаются на животном уровне развития с трёхмерным мышлением. Даже наше современное светское образование и то относится только к животному образованию, ибо оно – только материальное с тремя измерениями – «а3». Не потому ли оно сегодня так деградирует, как будто бы нас готовят для какого-то нового образования, которое позволит нам обрести ещё и духовность?

«Животное» образование использует только последовательный метод приобретения знаний, а новое духовно-материальное образование четвёртого измерения – «а4» будет уже использовать духовный метод прямого процесса параллельного получения знаний с дальнейшим последовательным преобразованием его обычным трёхмерным разумом. Это уже будет более высокий уровень знаний и совершенно новых технологий на порядок превышающих современный уровень знаний обычного человека.

Даже наша наука и её технологии, которыми мы так сегодня гордимся, – это полностью материальная наука, построенная на трёх измерениях высшего животного разума материального мира Пространства с начальными зачатками ума. Она изучает только мир Пространства и его материю. Для этого достаточно трёх измерений «а3». Наука также сегодня деградирует, освобождая в себе место для прихода нового духовного знания.

Мы уже подошли к той черте, за которой наш мир должен сильно измениться. И он уже изменяется. Переход на духовный уровень разума с нами или без нас произойдёт в любом случае, и он уже происходит. Даже духовные конфессии нас не спасут от деградации, ибо они также являются порождением высшего животного разума. У них такое же трёхмерное мышление. Не поэтому ли они сегодня находятся в таком плачевном состоянии?

Любая из религий не имеет никакого отношения к истинной духовности и никогда не имела. Они существуют сами в себе и ради самих себя. Практически все религии эгоистически присваивает себе Бога, говоря, что она одна единственная – близкая к нему, а все остальные – далеки от него. Это они сегодня более всех способствуют сопротивлению при переходе к истинной духовности, которая может оставить их в прошлом.

На самом деле, любая религия уже давно стала «высокой каменной стеной» между Богом и обычным человеком. Они все являются только посредниками между ними. Но нужны ли нам сегодня, когда Бог уже так близко от нас, такие посредники? Нам скоро более будут нужны духовные учителя-гуру, а не они.

Сопротивление человека-животного духовности во всех областях жизни нам пока никак не избежать, и оно уже происходит. Он, в нашем лице, не захочет без борьбы отдать свою власть в мире будущему одухотворённому Человеку. Только «механизм» эволюции нам не остановить, а вот исчезнуть навсегда, он нам может помочь.

Духовный разум является нашим же внутренним разумом. Он, как и обычный разум, уже существует внутри нас, но нами не раскрыт и не развивается. Обычному человеку уже сегодня необходимо через собственное совершенство материального разума обратиться к своему индивидуальному духовному разуму, раскрыть его и начать в себе его развивать. Только тогда он в будущем сможет стать одухотворённым Человеком.

Но он может опоздать и остаться только животным существом для «препарирования инопланетянами», поэтому мы уже не просто говорим, а громко кричим об этом новом эволюционном прорыве. Если мы примем его и начнём переход к новому виду, то станем учениками этих инопланетных существ с высшим разумом и достигнем их уровня, а не «лабораторной мышью» для их опытов.

Совершенно неожиданно к нам пришёл другой символ реальности современного человека, кем он сегодня есть на самом деле? Он, как бы, продолжил получение нами этих знаний о животном человеке: обычного человека можно сегодня сравнить с котёнком, который уже вроде бы вырос до кота, но им ещё не стал. Это явный символ переходного возраста цивилизации. Котёнок себя уже представляет котом, только его разум пока так и остался разумом котёнка, детским. Он, как кот, уже начинает «качать» свои права, отстаивать свою территорию, метить, мстить, если его обидели, и т. п., но сам ещё внутри себя – «котёнок». Такой повзрослевший котёнок даже своих хозяев пытается заставить эгоистически действовать ради себя и тот дом, где его приютили, начинает «громить» и всё в нём портить. Конечно, он тут же от хозяев получает наказание и каждый раз его через него приводят в чувство.

Если теперь эти символы «котёнка» перевести на человека, то он сегодня символически и есть тот «котёнок», который пытается закрепить за собой на планете права «кота», хотя так и остался ещё в своём «детстве». Хозяин у нас – Природа, а наш дом – планета.

Что человек сегодня делает с Природой?

Он уже пытается утверждать, что он хозяин Природы!

А что он делает с домом-планетой?

Планета не успевает «зализать» свои раны после наших войн, которые никак не заканчиваются. А сколько грязи и отходов сегодня мы на неё навалили и всё валим и валим, превращая планету в одну большую планетарную свалку? Но мы видим только физические отходы, а есть ещё и разумные отходы от наших мыслей, желаний и других разумных действий. Они никуда не деваются, не исчезают, а остаются на планете в виде разумных отходов человечества. Если мы материальные отходы ещё как-то складируем, то на разумные отходы совсем не обращаем внимания. Они «валяются» везде и всюду, а их «тлетворный запах» стоит в мире «ужасающий»: это кровавый запах агрессивности и войн, коррупции и воровства и т. п.

Представьте себе, если мы вдруг перестанем складировать материальные отходы то, что тогда через некоторое время произойдёт с нашими городами? Мы настолько погрязнем в них в этой грязи, что цивилизация может сильно пострадать от тех болезней, которые они нам принесут. А теперь переложите этот вывод на наши разумные отходы: не потому ли мы так плохо живём и много болеем?

Отходы разума мы можем иметь только двух категорий: «грязные» и «светлые». Если «светлые» отходы нашу жизнь делают счастливой и гармоничной Природе, и мы должны их более накапливать, то «грязные», наоборот, – ужасными для человека и Природы. «Грязные» отходы нами никак не перерабатываются и сильно мешают нам жить. Мы их только накапливаем и накапливаем, но никак с ними не работаем, даже в Храмах.

Религии закрылись от «грязи» мира и на неё никак не реагируют. Поэтому мы вправе утверждать, что «грязные» разумные отходы в нашей цивилизации уже загадили всю планету. Не поэтому ли мы в последнее время постоянно воюем между собою, отрабатывая их своей кровью? А если мы ещё более засорим планету, то не сбросит ли она нас с себя или не уничтожим ли мы себя сами в новой мировой войне?

К «грязным и зловонным» разумным отходам можно отнести агрессию, гнев, гордыню, тщеславие, ложь, воровство, взяточничество, казнокрадство, мздоимство, безразличие и многие другие. Если своими светлыми мыслями мы поддерживаем Свет, получая через него радость, то тёмными отходами мы закрываем его. Тогда мы принуждаем себя к существованию во тьме, где правят тёмные демонические сущности. Вместо радости от жизни они вызывают у нас страхи, болезни, несчастья, страдания, горе, войны и даже смерть. Мы это выбрали сами для себя и винить тут некого.

К сожалению, мы не можем видеть горы этих «зловонных» разумных отходов, но они настолько огромны, что полностью закрывают нам духовный Свет, который напрямую связан с нашим разумом, а через него, со счастьем. Именно этими грязными разумными отходами мы сами для себя создали «благоприятную» среду для появления и размножения демонических сущностей, которые питаются ими. Мы сами обрекли себя на такое мрачное существование в современном мире.

Но самое главное состоит в том, что до сих пор планету от них ещё никто не «чистил». Представляете себе, сколько таких «грязных и зловонных» отходов нашего же разума, похожих на обычный навоз, мы наплодили за всё время существования нашей цивилизации? Это не горы, а целые гряды гор, которые покрыли собою всю планету. И всё это очень мерзко «пахнет»! Это то, что напрямую связано с планетой. Как вы думаете, долго она ещё будет наше разумное зловоние терпеть?

А сами, сколько бы вы его смогли терпеть?

А если ещё обратить такое же внимание на залежи этой «разумной грязи» в самом человеке, то там её будет не менее. Для доказательства зададим только один простой вопрос: когда вы последний раз «омывали» своё разумное тело и «чистили» его от своей «разумной грязи»? А теперь представьте себе, если точно такое же время не мыть наше обычное тело то, что с ним тогда станет?

Страшно себе это даже представить!

Вот в таком зловонном состоянии находятся наши разумные тела и, в целом, «разумное тело» нашей цивилизации. А теперь давайте переложим всё это на планету: когда мы её последний раз «отмывали» от своей цивилизованной «разумной грязи»?

Только все духовные конфессии бегут от неё, и они не хотят заниматься этой планетарной «грязью». Они хотят остаться «чистенькими» и сбегают с загаженной планеты на Небеса. Цивилизация скоро может потонуть в «собственном разумном дерьме» и исчезнуть с планеты, как исчезли до неё все предыдущие цивилизации. Один раз Бог уже «почистил» за нас планету, организовав на ней потоп, который стал последним для многих членов цивилизации. И что теперь?

Кто будет сегодня заниматься «чисткой» планеты? Или нас ждёт другой вопрос: сколько нам ещё осталось накопить «разумной грязи», чтобы исчезнуть с планеты?

Мы, поймите это, Человеком ещё не стали, а только-только становимся, находясь в таком переходном возрасте. Цивилизация вроде бы уже выросла до него, но им ещё не стала. Мы, как тот «котёнок», пытаемся стать хозяевами планеты и Природы, но до этого ещё не доросли, только тщеславно и эгоистически гордо говоря:

– Я – человек!

А теперь внимательно подумайте, что сделают «хозяева» с таким упрямым глуповатым «котёнком», который считает себя умным «котом» и только и делает, что гадит у них дома?

Природа и планета могут, как с предыдущими цивилизациями, сделать с нами тоже самое, что и с ними: уничтожить. Так стоит ли нам жить так эгоистично и тщеславно, нарушая законы Природы и гордо «гадя» на планете? Может быть, нам уже пора вернуться обратно к ним и жить с ними в гармонии, не портя ничего?

Глобальное эволюционное открытие Шри Ауробиндо указывает нам сегодня новый путь к более глубокому божественному совершенству обычного человека, созданному по подобию Бога. Оно несёт в себе новое духовное знание, которое говорит нам о прямом и непосредственном божественном действие с человеком и над человеком. Оно подразумевает под собой его дальнейшее эволюционное совершенство уже при непосредственной помощи и прямом воздействии на него Божества, чего ранее в нашем мире не было.

Божество сегодня уже открыто и прямо действует в мире. Оно уже спустилось с Небес на Землю и невидимо работает с теми из нас, кто готов для такой непосредственной и прямой божественной работы с ним, кто открыт ему.

Это не просто слова!

Сегодня любое обращение к Богу тут же находит отклик. К тому же, Божество действует независимо от того, знаем ли мы что-либо о нём или нет, верим в него или нет. Мы точно так же сегодня действуем в отношении животных, даже не спрашивая их об этом, и нам всё равно, что они о нас думают. Естественно, не все из нас смогут продолжить своё дальнейшее совершенствование с Богом. Многие люди могут навсегда остаться такими же, какими есть сегодня, если, конечно, останутся существовать на планете.

Почему мы вдруг стали говорить о начавшемся скрытом и прямом действии Божества над нами? Дело в том, что оно, действительно, уже присутствует здесь, но ещё не материализовалось на планете, чтобы мы его могли воочию увидеть. Расстояние между нами и Богом (Небесами) уже значительно сократилось. Только люди, обладающие духовностью, могут это как-то почувствовать и чувствуют: их духовные успехи в мире стали быстро достигаемыми, чего ранее не было.

Только сам человек ещё не готов к принятию Бога. Он до сих пор ещё очень сильно закрыт «скорлупой» своего материального разума, своей гордыней, тщеславием, эгоизмом и другой «разумной грязью» и не только лично, но и всей цивилизацией. Как мы сможем через такую «разумную грязь» его увидеть и просто почувствовать?

Давайте, чтобы это подтвердить, проведём простой опыт: закройте свои глаза обычной грязью и посмотрите вокруг себя. Вы многое тогда сможете увидеть? Мы себя-то в полной мере ещё не видим и совсем уже потеряли свою божественную Душу, а что говорить о всей цивилизации. А теперь, давайте представим себе, что мы отмыли глаза и вдруг увидели перед собой Бога то, что бы тогда произошло в нашем мире?

Скорее всего, современные духовные лидеры его бы опять распяли, чтобы он не мешал им проповедовать их догмы, а учёные разложили бы на атомы, пытаясь понять его божественную сущность. Поэтому Богу приходится сегодня пока скрыто работать с нами, чтобы подготовить нас к своему «приходу».

Библия нам говорит о втором пришествии Бога. Возможно, это будет его новое материальное проявление в нашем мире, которое произойдёт уже через нового Человека. Кого из нас он выберет для своей материализации, нам это не узнать, пока она не случится!

Не гусеница выбирает бабочку, а бабочка выбирает для своей материализации гусеницу . Если она её не выберет, то тогда эта гусеница никогда не станет бабочкой и погибнет, а та может для себя всегда найти другую гусеницу. Подумайте об этом!

Без Бога у нас никакого совершенства не случится. Именно о такой материализации Божества через совершенного человека и говорит это глобальное открытие. В своё время человек, точно так же, сам материализовался в животном теле, не спрашивая об этом животное. Но хуже ли от этого стало животному, которое стало современным человеком? А у нас уже есть разум, через который мы можем понять, что хочет от нас Божество и помочь себе быстрее «из гусеницы» стать «бабочкой»?

Человек обязательно должен закончить свой разумный этап эволюции и стать совершенным и готовым ментальным видом или навсегда исчезнуть с планеты. Только тогда будет возможна его будущая божественная материализация. А нам уже сейчас необходимо открыть для себя, через прямое действие Божества, новый эволюционный путь и далее пойти по нему.

Давайте попробуем для себя это осуществить, составив для этого «дорожную карту» нового духовного пути.

Сегодня в науке господствует враждебность к самой идее «богов», но в действительности это просто вопрос терминологии и религиозной условности. Яркий пример — культ самолётов. Ведь, как ни странно, лучшим подтверждением теории Создателя-Бога является сам Человек — Homo sapiens. Тем более что, если верить новейшим исследованиям, идея Бога заложена в человека на биологическом уровне.

С тех пор как Чарльз Дарвин потряс ученых и теологов своего времени доказательствами существования эволюции, человека было принято считать конечным звеном в длинной эволюционной цепи, на другом конце которой находятся простейшие формы жизни, из которых с момента возникновения жизни на нашей планете на протяжении миллиардов лет развились позвоночные, затем млекопитающие, приматы и сам Человек.

Конечно человека можно рассматривать и как набор элементов но и тогда, если предположить, что жизнь возникла в результате случайных химических реакций, то почему все живые организмы на Земле развились из единого источника, а не из множества случайных? Почему в состав органической материи входит лишь незначительный процент химических элементов, в изобилии имеющихся на Земле, и большое количество элементов, редко встречающихся на нашей планете и наша жизнь балансирует на лезвии бритвы? Не значит ли это, что жизнь была доставлена на нашу планету из другого мира, например метеоритами?

Из-за чего произошла Великая Сексуальная Революция? Да и вообще, в человеке множество интересного — органы чувств механизмы памяти, мозговые ритмы, загадки физиологии человека, вторая сигнальная система,но основной темой этой статьи станет более фундаментальная тайна — положение человека в эволюционной цепи.

Сейчас считается, что предок человека, обезьяна, появилась на Земле примерно 25 миллионов лет назад! Открытия в Восточной Африке позволили установить, что переход к типу человекообразной обезьяны (гоминиду) совершился около 14.000.000 лет назад. Гены человека и шимпанзе разделились от общего ствола предков 5 — 7 миллионов лет назад. Ещё более близки к нам оказались карликовые шимпанзе «бонобос», которые отделились из шимпанзе около 3-х миллионов лет назад.

Секс занимает огромное место в человеческих взаимоотношениях, а бонобос в отличие от других обезьян часто совокупляются в позе лицом к лицу, и их сексуальная жизнь такова, что затмевает распущенность жителей Содома и Гоморры! Так что вероятно наши общие с обезьянами предки вели себя скорее как бонобосы, чем как шимпанзе. Но секс — это тема отдельного разбирательства, а мы продолжим.

Среди найденных скелетов имеются всего три претендента на звание первого полностью двуногого примата. Все они были обнаружены в Восточной Африке, в долине Рифт, прорезающей территории Эфиопии, Кении и Танзании.

Примерно 1,5 миллиона лет назад появился Homo erectus (прямостоящий человек). У этого примата была значительно более обширная, чем у его предшественников, черепная коробка, он уже начинал создавать и использовать более сложные каменные орудия. Широкий разброс найденных скелетов свидетельствует о том, что в период 1000000-700000 лет назад Homo erectus покинул Африку и расселился на территории Китая, Австралазии и Европы, но примерно между 300 000 и 200 000 годами по неизвестным причинам исчез вообще.

Примерно тогда же на сцене появился и первый примитивный человек, окрещенный учеными неандертальцем, по названию местности, где впервые были обнаружены его останки.

Останки были найдены Иоганном Карлом Фульроттом в 1856 г. в Фельдгоферовской пещере близ Дюссельдорфа в Германии. Эта пещера находится в долине Неандерталь (Neander Tal). В 1863 г. английский антрополог и анатом У. Кинг предложил для находки название Homo neanderthalensis . Неандертальцы населяли Европу и Западную Азию в период от 300 тыс. до 28 тыс. лет назад. Какое-то время они сосуществовали с человеком современного анатомического типа, расселившимся в Европе около 40 тыс. лет назад. Ранее на основе морфологического сравнения неандертальцев с человеком современного типа было предложено три гипотезы: неандертальцы — прямые предки человека; они внесли некоторый генетический вклад в генофонд ; они представляли независимую ветвь, которую полностью вытеснил человек современного типа. Именно последняя гипотеза подтверждается современными генетическими исследованиями. Время существования последнего общего предка человека и неандертальца оценивается в 500 тыс. лет до нашего времени.

Недавние открытия заставили коренным образом пересмотреть оценку неандертальца. В частности, в пещере Кебара на горе Кармел в Израиле был найден скелет неандертальца, жившего 60 тысяч лет назад, у которого полностью сохранилась подъязычная кость, совершенно идентичная кости современного человека. Так как от подъязычной кости зависит способность говорить, то ученые были вынуждены признать, что неандерталец обладал этой способностью. А многие ученые считают, что речь является ключом к разгадке большого скачка в развитии человечества.

Ныне большая часть антропологов считает, что неандерталец был полноценным , и в течение длительного времени по своим поведенческим характеристикам был вполне равноценен другим представителям этого вида. Вполне возможно, что неандерталец был не менее разумным и человекоподобным, чем мы в наше время. Было высказано предположение, что крупные и грубые линии его черепа — это просто результат какого-то генетического нарушения, наподобие акромегалии. Эти нарушения быстро растворялись в ограниченной, изолированной популяции в результате скрещивания.

Но, тем не менее, несмотря на огромный промежуток времени — более двух миллионов лет — разделяющий развитого австралопитека и неандертальца, тот и другой пользовались схожими орудиями труда — заостренными камнями, и черты их наружности (как мы их себе представляем) практически ничем не отличались.

«Если посадить в большую клетку голодного льва, человека, шимпанзе, бабуина и собаку, то ясно, что первым будет съеден человек!»

Африканская народная мудрость

Появление Homo sapiens — это не просто непостижимая загадка, оно представляется невероятным. В течение миллионов лет происходил лишь слабый прогресс в обработке каменных орудий; и вдруг примерно 200 тысяч лет назад появился с объемом черепной коробки на 50% больше прежнего, обладающий способностью говорить и довольно близкой к современной анатомией тела.(Согласно ряду независимых исследований, это произошло на Юго-Востоке Африки.)

В 1911 году антрополог сэр Артур Кент составил перечень присущих каждому из видов обезьян-приматов анатомических особенностей, которые отличают их друг от друга. Он назвал их «общими чертами». В результате у него получились следующие показатели: горилла — 75; шимпанзе— 109; орангутанг — 113; гиббон — 116; человек — 312. Как можно согласовать исследование сэра Артура Кента с научно засвидетельствованным фактом, что в генетическом отношении сходство между человеком и шимпанзе составляет 98%? Я бы перевернул это соотношение и задался вопросом — каким образом разница в ДНК в 2% определяет разительное различие между человеком и его «кузенами» — приматами?

Мы должны как-то объяснить, каким образом 2% разницы в генах порождают в человеке так много новых характеристик — мозг, речь, сексуальность и многое другое. Странно, что в клетке Homo sapiens содержится всего 46 хромосом, тогда как у шимпанзе и гориллы — 48. Теория естественного отбора оказалась не в состоянии объяснить, каким образом могло произойти такое крупное структурное изменение — слияние двух хромосом.

По словам Стива Джонса, «…мы являемся результатом эволюции — ряда последовательных ошибок. Никто не станет утверждать, будто эволюция когда-либо была настолько скачкообразной, что за один шаг мог быть воплощен целый план перестройки организма». И действительно, специалисты полагают, что возможность благополучного осуществления большого эволюционного скачка, называемого макромутацией, чрезвычайно маловероятна, так как такой скачок вероятнее всего окажется вредным для выживания видов, которые уже хорошо приспособились к окружающей среде, или во всяком случае неоднозначным, например из-за механизма действия иммунной системы мы потеряли возможность регенерировать ткани как земноводные.

Теория катастроф

Эволюционист Дэниел Деннетт изящно описывает ситуацию, проводя литературную аналогию: некто пытается усовершенствовать классический литературный текст, внося только корректорскую правку. Если большая часть правки — расстановка запятых или исправление ошибок в словах — дает незначительный эффект, то ощутимая правка текста почти во всех случаях портит оригинальный текст. Таким образом, все как будто складывается против генетического совершенствования, однако благоприятная мутация может состояться в условиях малой изолированной популяции. В иных условиях благоприятные мутации растворились бы в более обширной массе «нормальных» особей.

Таким образом становится очевидным что важнейшим фактором расщепления видов является их географическое разделение, для предотвращения взаимного скрещивания. И как бы статистически маловероятно ни было возникновение новых видов, в настоящее время на Земле существует около 30 миллионов различных видов. А раньше согласно подсчетам насчитывалось еще 3 миллиарда, ныне вымерших. Это возможно только в контексте катастрофического развития истории на планете Земля — и эта точка зрения сейчас становится все более популярной. Однако невозможно привести ни одного примера (за исключением микроорганизмов) , когда какой-либо вид за последнее время (в течение последних полумиллиона лет) улучшился в результате мутаций или расщепился на два разных вида.

Антропологи всегда стремились представить эволюцию от Homo erectus к в виде постепенного процесса, хотя бы и с резкими скачками. Однако их попытки подогнать археологические данные к требованиям заданной концепции каждый раз оказывались несостоятельны. Например чем объяснить резкое увеличение объёма черепа у Homo sapiens ?

Каким образом получилось, что Homo sapiens обрел разум и самосознание, в то время как его родственница — обезьяна провела последние 6 миллионов лет в состоянии полной стагнации? Почему ни одно иное существо в животном мире не смогло продвинуться до высокого уровня умственного развития?

Обычно на это отвечают, что, когда человек поднялся на ноги, у него освободились обе руки и он стал пользоваться орудиями. Такое продвижение ускорило обучение за счет системы «обратной связи», что, в свою очередь, стимулировало процесс умственного развития.

Последние научные изыскания подтверждают, что в некоторых случаях электрохимические процессы в мозгу могут способствовать росту дендритов — крошечных рецепторов сигналов, соединяющихся с нейронами (нервными клетками). Эксперименты с подопытными крысами показали, что если в клетку с крысами поместить игрушки, то масса мозговой ткани у крыс начинает расти быстрее. Исследователи (Кристофер А.Уолш (Christopher A. Walsh) и Эйнджен Чен (Anjen Chenn) даже смогли идентифицировать белок — бета-катенин, ответственный за то, почему кора головного мозга человека больше, чем у других видов. Уолш пояснил результаты своих исследований: «Кора мозга мышей в норме гладкая. У людей она сильно сморщена из-за большого объема ткани и недостатка места в черепе. Это можно сравнить с тем, как мы помещаем лист бумаги в шар. Мы обнаружили, что у мышей с повышенной продукцией бета-катенина кора мозга была значительно больше в объеме, она была сморщена так же, как и у людей». Что впрочем не прибавило ясности. Ведь и в животном царстве есть масса видов, представители которых пользуются орудиями, но при этом так и не становятся разумными.

Вот несколько примеров: египетский коршун бросает сверху камни в яйца страуса, пытаясь разбить их твердую скорлупу. Дятел с Галапагосских островов пользуется сучьями или иглами кактуса, применяя их пятью различными способами, чтобы выковырять древесных жуков и других насекомых из гнилых стволов. Морская выдра на Тихоокеанском побережье США, чтобы добыть свое любимое лакомство — ракушку «медвежье ухо», пользуется одним камнем в качестве молотка, а другим в качестве наковальни, чтобы разбить раковину. Наши ближайшие родственники — обезьяны шимпанзе тоже изготавливают и используют простые орудия, но разве они достигают нашего уровня развития интеллекта? Почему же человек стал разумным, а шимпанзе — нет? Мы постоянно читаем о поисках наших древнейших прародителей-обезьян, но в действительности гораздо интереснее было бы отыскать недостающее звено Homo super erectus.

Но вернёмся к человеку.Согласно здравому смыслу, должен был потребоваться еще миллион лет, чтобы перешел от каменных орудий к другим материалам, и, возможно, еще сотня миллионов лет для овладения математикой, инженерно строительным делом и астрономией, но в силу необъяснимых причин человек продолжал жить примитивной жизнью, пользуясь каменными орудиями,лишь в течение 160 тысяч лет, а около 40-50 тысяч лет назад, случилось что-то вызвавшее миграцию человечества и переход к современным формам поведения. Скорее всего это были климатические изменения, хотя вопрос требует отдельного рассмотрения.

Сравнительный анализ ДНК разных популяций современных людей позволил предположить, что еще до выхода из Африки, около 60-70 тыс. лет назад (когда также наблюдалось снижение численности, хотя и не столь значительное как 135 тыс. лет назад), предковая популяция разделилась по крайней мере на три группы, давшие начало африканской, монголоидной и европеоидной расам.

Часть расовых признаков, возможно, возникла позже как адаптация к условиям обитания. Это относится по крайней мере к цвету кожи — одному из наиболее значимых для большинства людей расовых признаков. Пигментация обеспечивает защиту от солнечного облучения, но не должна препятствовать образованию, например, некоторых витаминов, предотвращающих рахит и необходимых для нормальной плодовитости.

Раз человек вышел из Африки, то, казалось бы, само собой разумеется, что наши дальние африканские прародители были похожи на современных жителей этого континента. Однако некоторые исследователи считают, что первые люди, появившиеся в Африке, были ближе к монголоидам.

Итак: всего 13 тысяч лет назад Человек расселился почти по всему земному шару. За последующие тысячу лет он научился вести сельское хозяйство, еще через 6 тысяч лет создал великую цивилизацию с передовой астрономической наукой). И вот, наконец, еще через 6 тысяч лет человек выходит в глубины Солнечной системы!

Мы не обладаем средствами определения точной хронологии для периодов, где кончаются возможности применения метода изотопа углерода (примерно 35 тысяч лет до нашего времени) и далее в глубину истории в течение всего среднего плиоцена.

Какими надежными данными о Homo sapiens мы располагаем? На состоявшейся в 1992 году конференции был подведен итог полученным к тому времени наиболее надежным свидетельствам. Приведенные здесь даты являются средними для ряда всех найденных в данной местности экземпляров и приводятся с точностью до ±20%.

Самой показательной находке, сделанная в Кафцехе в Израиле, 115 тысяч лет. Другим экземплярам, наиденным в Скуле и на горе Кармел в Израиле, 101 тысяч-81 тысяч лет.

Экземплярам, найденным в Африке, в нижних слоях Пограничной пещеры, 128 тысяч лет (и с помощью датировки скорлупой страусовых яиц возраст останков подтвержден по крайней мере в 100 тысяч лет).

В Южной Африке, в устье реки Класис, даты варьируются от 130 тысяч до 118 тысяч лет до настоящего времени (ДНВ).
И, наконец, в Джебель Ирхуд, в Южной Африке, были обнаружены экземпляры с самой ранней датировкой — 190 тысяч-105 тысяч лет ДНВ.

Из этого можно сделать вывод, что Homo sapiens появился на Земле менее чем 200 тысяч лет назад. И нет ни малейших свидетельств о том, что имеются более ранние останки современного или частично современного человека. Все экземпляры ничем ни отличается от своих европейски собратьев — кроманьонцев, расселившихся по Европе около 35 тыс. лет назад. И если одеть их в современную одежду, то они практически ничем не отличались бы от современных людей. Каким образом предки современного человека появились на Юго — Востоке Африки 150 -300 тыс. лет назад, а не, скажем, двумя-тремя миллионами лет позже, как то подсказывает логика движения эволюции? Почему цивилизация вообще зародилась? Нет никаких очевидных причин того, почему мы должны быть более цивилизованны, чем племена в джунглях Амазонки или непроходимых лесах Новой Гвинеи, до сих пор находящиеся на примитивной стадии развития.

Цивилизация и Методы Управления Сознанием и Поведением Человека

Резюме

• Биохимический состав земных организмов указывает, что все они развивались из «единого источника», что впрочем не исключает ни гипотезу «случайного самозарождения» ни версию о «занесении семян жизни» .
• Человек явно выбивается из эволюционной цепи. При огромном количестве «далёких предков» так и не найдено звено, приведшее к созданию человека. При этом скорость эволюционного развития не имеет аналогов в животном мире.
• Удивление вызывает тот факт, что модификация всего лишь 2 % генетического материала шимпанзе вызвала столь радикальное отличие человека от ближайших родственников — обезьян.
• Особенности строения и сексуального поведения человека указывают на гораздо более длительный период мирной эволюции в тёплом климате, чем определённый по археологическим и генетическим данным.
• Генетическая предрасположенность к речи и эффективность внутреннего устройства мозга, настоятельно указывает на два существенных требования эволюционного процесса — его невероятно длительный период, и жизненную необходимость достижения оптимального уровня. Ход предполагаемого эволюционного развития совсем не требует такой эффективности мышления.
• Размеры черепной коробки младенцев непропорционально велики для безопасных родов. Вполне возможно, что «черепушки» достались нам по наследству от «расы гигантов» , так часто упоминаемой в древних мифах.
• Переход от собирательства и охоты к земледелию и скотоводству, произошедший на Ближнем Востоке около 13000 лет назад создал предпосылки для ускоренного развития человеческой цивилизации. Интересно но это совпадает по времени с предполагаемым Всемирным Потопом, уничтожившим мамонтов. Кстати, приблизительно тогда закончился ледниковый период.

Согласно теории Дарвина человек в своем развитии прошел длительный путь – от обезьяны до современного H omo sapiens. А поскольку эволюция – процесс во времени очень длительный, «в пути» человек разумный претерпел множество изменений: австралопитеки – древнейшие люди – древние люди (неандертальцы), современные люди (кроманьонцы). И все бы ничего, но последние открытия показали, что дедушка Дарвин не всегда был прав. К примеру, в его теорию не укладывается тот факт, что неандертальцы и Homo sapiens долгое время населяли Землю одновременно. Было это 40 тысяч лет назад.

Ученые из университета Тель-Авива, исследовав останки обоих видов человека, пришли к выводу, что между ними множество разительных отличий. А это, в свою очередь, говорит о том, что данные виды произошли от разных предков. Различия проявляются даже во внешнем строении. Неандертальцы, которые питались исключительно мясом, имели более крупную печень (маленькая печень человека разумного не переварила бы такое количество белка). Соответственно почки, мочевой пузырь и вся тазовая часть у неандертальцев были заметно крупнее. А их мускульная масса была на 30-40 процентов больше, нежели у человека разумного.

Средний рост неандертальца составлял, по свидетельству разных ученых, от 165 до 180 сантиметров. Человек этого типа имел крупный череп, выступающие надбровные дуги, которые часто сливались в валик, и очень низкий лоб. Очень похожее строение ученые отмечают у современных эскимосов, которые живут на самом севере континента.

Мексиканский палеонтолог, профессор Эрик Тринкаус со своими коллегами выявил, что объем мозга неандертальца составлял примерно 1900 см³, в то время как у человека разумного он не превышает 1300 см³. Впрочем, ученые доказали, что на умственные способности влияет не столько объем мозга, сколько особенности его развития. Так, исследователи Института эволюционной антропологии Лейпцига установили, что в младенчестве размеры мозга неандертальца и Нomo sapiens практически неразличимы. Но по мере взросления особи у человека разумного начинают активно увеличиваться теменная и височные части головы, а у неандертальца этого не происходит, его голова увеличивалась в размере пропорционально.

Тем не менее ученые считают, что неандертальцы были достаточно высокоразвиты. Так, найденные на местах их стоянок орудия часто даже превосходили по качеству орудия человека разумного. Более того, найденные скелеты людей со следами переломов костей показали, что до 70 процентов переломов были умело вылечены. То есть, у неандертальцев были свои умелые костоправы. Эрик Тринкаус после проведенного сравнительного анализа останков неандертальцев и Нomo sapiens утверждает, что нет ни одного свидетельства, которое бы указывало на примитивность или отсталость неандертальцев.

Все намного сложнее со структурой ДНК. До сих пор антропологи разных стран мира спорят, происходило ли скрещивание неандертальцев с человеком разумным. Очевидно, что если и происходило, то это были единичные случаи: ни разу еще останки в пещерах не указывали на то, что там одновременно жили оба этих человеческих вида.

Неандертальцы, пришедшие с севера Западной Европы, были каннибалами. За теми, кого ученые называют человек разумный, такого не водилось. Кстати, Нomo sapiens пришел в Евразию из Африки – континента, который он же через несколько десятков тысяч лет превратил в часть света, населенную племенами людоедов.

У неандертальцев и Нomo sapiens были зачатки культуры. Но, по мнению немецких ученых, «культурный взрыв» произошел, когда в результате потепления и отступления великих ледников обе эти особи встретились. Вероятно, они все же узнали в двуногих существах равных себе и стали всевозможными способами пытаться выделиться: как-то пометить свои стоянки, обособиться хотя бы внешне. Тогда-то и начался расцвет наскальных рисунков, украшений в виде бус, перьев, когтей и всего того, что могла преподнести природа. Но вот почему неандертальцы вымерли, ученые не могут установить до сих пор. А Нomo sapiens получил свое наименование не потому, что был намного умнее, а потому что выжил.

(Часть четвертая цикла «Ткань истории»)

«Мифология, подобно музыке и поэзии, призвана пробуждать в человеке состояние экстаза - даже перед лицом отчаяния, охватывающего нас при мысли о смерти. И если миф на это не способен, значит, он отжил свое и утратил всякую ценность».
К. Армстронг.

Введение

Антропология, подобно другим наукам, вынуждена отталкиваться от неких реалий, наглядных и представимых. Разумеется, их нельзя поставить в ряд с «идеями» Платона; в них не закладываются представления о «над-временности», они «историчны», изменяясь и развиваясь под влиянием ряда наличных «факторов» – но, вместе с тем, их «сохранение в переменах» способствует «связям непрерывности», обеспечивая истории почву «общих представлений». Назовем некоторые: «человек» занят «хозяйственной деятельностью», в какой бы форме последняя не протекала, включен в сеть родовых отношений, участвует в обмене, в производстве, распределении, основывает свое поведение на «избегании угроз» и пр. Над такими частностями довлеет общая установка: «человека» отличает от «прочих живых существ» разум ; прочее – именно частные следствия его наличия; ergo: разум суть «самое человеческое в человеке»; «взаимодействие» разума и «ему иного», «природно-биологического фона», представляет нерв человеческой истории .

Это – своего рода «реалистическая аподиктика», или «рационалистическое кредо», пришедшее на смену «чистому» (наивному) идеализму, сохранившее его, правда, изрядно биологизированное, ядро: «дух», в котором теперь угадывается его естественная почва, та «природа», из лона которой он «произошел», будучи, увы, не в силах избавиться от клейма своего происхождения, тела, которое «дух» в изрядной мере сформировало.

В связи с подобным, разумеющимся, обстоятельством, возникает разумеющийся же вопрос: возникают ли подобные «разумения» (аподиктика исторического понимания) под воздействием реальности (представления о которой являются частью самой аподиктики), или же отражают особенности аппарата восприятия, удобство условий представления (как представлялось это, например, Канту)?

Попробуем в этом разобраться более детально, не отгораживаясь от проблемы той «диалектикой», которая априори уделила по серьге всем сестрам.

1. Homo sapiens sapiens.

Итак, аппарат исторической науки включает ряд представлений, не выступающих в качестве чистых идей, но все же в известном отношении исполняющих их прежние роли .

Одной из ключевых реалий такого рода выступает сам «человек», произошедший в доисторические времена от обезьяноподобного предка, развивающийся как биологически, так и, в дальнейшем, преимущественно, социально, но, вместе с тем, в неком неуловимом отношении, остающийся и «самим собой». Первое представление влечет за собой иные, не менее разумеющиеся: реальный индивид, понятное дело, не представлен на заре истории в единичном экземпляре, соответственно, люди формируют «сообщества», каковые в свою очередь некогда были сообществами «зоологическими», сиречь, «стадами», но, по мере развития, преобразовывались в сообщества социальные и пр. Если это так – а это вполне очевидно так – то неуловимое, в чем человек «остается самим собой» в переменах и есть его «существо»; оно же (в монистическом предположении) обеспечивает единство разных людей, смыкаясь с «общественной сущностью» человека (именно подобные разумения и отлиты Гегелем в стройную диалектическую систему «становления», «сохранения (себя) в переменах», за которым просматривается становление духовного единства мира и мира духовного единства, поскольку то, что сохраняется в переменах, есть именно Дух ).

Что же сохраняется в переменах вопреки им, вопреки переменам в одежде и нравах, в способах хозяйственной практики, обмена, управления, ведения военных действий, всех внешних признаков человечности (что представляет собой «субстанция истории») – в том, разумеется, случае, при котором «дух» подменяется более верифицируемой субстанцией?

Известное дело, разум. Он изначально отличает человека от животного, он ведет и сопровождает человека в истории, помянутые перемены обуславливая – и ничто иное их обусловить не в силах . То, что отличает историю от хронологии, суть разум, привносящий в происходящее смысл, связь и последовательность перемен , причем обуславливающий дважды: в качестве «внутреннего» фактора развития, т.е. целесообразности человеческой деятельности вкупе с опорой на «инструментальность», и в качестве фактора «внешнего», обще-исторической рефлексивности, подобную целесообразность улавливающей (под нее подводящей общие законы).

Именно потому разум и воплощает существо человека .

Именно потому человек суть существо разумное, homo sapiens.

Начнем наш анализ именно с таких (очевидных) подразумеваний , среди которых и фигурируют прежде всего упомянутые «индивиды» и их сообщества. Уже в этих, первых, установках (и в них прежде всего) аналитика требует особой осторожности, поскольку:

Привычные попытки опирания исторических реконструкций на «индивида» или на «общность», принимаемые за некие исторические инварианты, играют с исследователями довольно злые шутки. Дело в том, что «на заре истории» отсутствует не толькоиндивид в сколь-нибудь привычном (автономном) облике, но и «общность» в не менее привычном модусе конвенциальном , институциях, иных проявлениях оформления политического (вне которых, как выясняется, представление об общности утрачивает всякую определенность; «заря истории» полнится «общностями», по воле описателей заимствующими некоторые свойства у «стада», иные – у коллектива, частью обязанными «единством» институту рода, частью же «солидарности», связанной (Э. Дюркгеймом) с ритуальным действием, как и с социальной общностью, но не с (по Фюстелю-де-Куланжу), с «семейной религией»; так, «Дюркгейм исходит из того, что ни анимизм, ни «натуризм» не могут быть истинными корнями религии; ведь если бы это было так, то это означало бы не что иное, как то, что вся религиозная жизнь вообще лишена реального прочного основания, что это всего лишь собрание иллюзий, фантастических видений. На таком зыбком фундаменте религия не может существовать – если она и может претендовать на некую внутреннюю истину, то должна опознаваться как выражение некой объективной реальности. Этой реальностью является не природа, а общество, ее характер не физический, а социальный. Подлинным объектом религии, единственным и изначальным источником всех религиозных фигур и всех религиозных проявлений, является социальная общность, которой индивид нераздельно принадлежит, которая полностью определяет его бытие и сознание» (что из себя представляет «объект религии», не слишком понятно; но упоминание о «выражении реальности» достаточно симптоматично: реальность – одна из чрезвычайно существенных «реалий» исторической трансцендентальности; не менее симптоматично в такой связи то, что «подлинный объект религии», с одной стороны, не может не «выражать реальность», с другой, подобная подлинность не имеет никакой связи с чувствами и переживаниями ее «подлинных реципиентов», наивно принимающих за реальность странные фигуры (богов и демонов), с «подлинной реальностью» никоим образом не связанные, Д. С.). ).

Является ли сказанное чем то малоизвестным и сколь-нибудь оригинальным в том, например, отношении, в котором абсолютизируются «отношения общности и индивида»?

Определенно нет. «Наука истории» свидетельствует о том, что это разумеющиеся сентенции, что «индивид» выступает продуктом общества «рыночного», общность на заре истории обладала рядом весьма специфических черт , качественно отличающих ее от известных истории этнических объединений, национальных государств и пр. образований, прошедших длительный путь политического, полит-экономического и иного оформления.

И, тем не менее, после соответствующих оговорок, акцентации внимания на весьма специфических «особенностях», присущих общностям и индивидам на «заре истории», – в конечном счете, все возвращается на круги своя. Готовый «концепт», приспособленный к «условиям представления», проецируется в прошлое, уснащаясь «спецификой», исполняя роль «точки опоры», от которой можно оттолкнуться, развивая ту или иную модификацию «первобытной истории».

Такой «точкой опоры» выступает и идея homo sapiens .

Именно она позволяет историку (антропологу, этнологу) уверенно ориентироваться в древнем материале, отыскивая его «специфические признаки», поражаясь «экзотическим чертам», пралогичности мышления и пр. небывальщине, заговорам, магам, таинственным источникам и волшебным талисманам – но при том точно зная, что названное суть всего лишь экзотика, что «существование» представляет собой форму адаптации , основывается на ряде необходимых (хозяйственных) практик, в конечном счете есть интимный процесс, протекающий между «природой» (реальностью) и «человеком разумным» (общностью); человек как (библейски) «познает» природу, так ею (попутно) и «овладевает»; орудием же такого «познающего овладевания», выступает, разумеется, разум.

Таким образом, историку изначально известен величайший «секрет истории» : она, безусловно, представляет собой историю человека думающего (историю его разума); что думает при этом человек о себе и мире, совершенно неважно ; развитие его мысли ведет к установлению ряда «окончательных истин» (упомянутых «реалий»), каковые, представляя подлинно-научную картину мира (реальность), позволяют реконструировать «подлинную историю», «освободив ее» от наслоений «мысленных иллюзий» детства человечества.

Наличие такого рода аподиктики тождественно «научному подходу» к истории .

Вместе с тем, за все приходится платить.

Так именно профанируется сама идея генезиса; нечто, послужившее «основанием» процесса развития, включает в себя ряд качественных переходов; но сами они становятся «понятны» по мере заключения всего «процесса» в априорные рамки «развития данного» (например, в наиболее разработанной систематике такого рода, гегелевской диалектике, Духа); итог, т.о., предпосылается процессу как его «цель» (см. ), с последующим ее (в ее ещё не-существовании, но уже наличествующей существенности) «развитием».

Такого рода симулякр закономерно дополняется техническими процедурами , из которых главенствующей выступает «снятие»; именно в его рамках нечто «меняется без перемен», сохраняя «ростки будущего», процессу волей аналитика предпосланные .

Но вооружен ли антрополог или этнолог иными инструментами понимания?

Вообще говоря, да. Но подлинными логико-понятийными инструментами их все же признать нельзя; это – скорее некие «образы», которые необходимо «учитывать», приняв в неком гипотетическом качестве, вписав в предварительно выработанную категориальную сетку, состоящую из ячеек «идеологии, политики, экономики», «практики», «хозяйства» и «семьи», и пр.; упомянутые образы представляют собой «реалии» – иксы, такие как мана и маниту, тотем и фетиш, магия и заговор; они безусловно «существовали», «принимались за часть реальности» и «оказывали воздействие на ценности и представления», «сознание и интеллект», но, разумеется, существовали они в некой особенной реальности, каковую и соотнести с реальностью нам доступной (представимой) не слишком просто (несколько отвлекаясь, следует заметить, что изучение ряда работ, посвященных антропологической и этнологической проблематике, истории религий и прочим, но так или иначе связанным с «началами истории», вещам, рождает подозрение, вскоре переходящее в уверенность: те именно «вещи», которые составляют фактическое «содержание предыстории», кровавые и дикие ритуалы, жертвоприношения, прежде всего, человеческие, тотемизм, ману, духи и заговоры, магия, окрашивающая собою все обряды древнего мира, вызывают интерес у «чистых эмпириков», не слишком в «объяснениях» усердствующих; но именно теоретики, и в том числе такие уважаемые, как Гегель, торопятся отделаться от всей этой мути, дав ей некое умиротворяющее пропедевтическое назначение, в котором априорно усмотрено уже знакомое «созревание» и пр., немедленно переходя к благословенному «Я», Богу, Духу и «зачаткам религии», прочим, столь же благообразным, «представлениям»; «К чему мне множество жертв ваших? – вещает Господь у Исайи, – Я пресыщен всесожжениями овнов и туком откормленного скота… Научитесь делать добро; ищите правды; спасайте угнетенного; защищайте сироту; вступайтесь за вдову» (Ис. 1,11, 17); просвященность и просвещение идут здесь рука об руку, вызывая у ученого слезы умиления; но откуда все это великое «множество жертв»? Прежде, чем отнести их к «животному наследию», нужно взять во внимание то, что никакому животному ничто подобное не свойственно, понять, что вдохновляло и воодушевляло человека в те времена, когда боги ещё не проснулись, а человечеством безраздельно владели кровавые «духи и демоны ночи»: именно они суть «повивальные бабки истории»).

То, что упомянутые мана и маниту, тотем и фетиш, магия и заговор существовали и определяли древнюю реальность, а «идеология, политика, экономика, практика, хозяйство и семья», возникая в различные эпохи, в упомянутой реальности именно отсутствовали, не в силах повлиять на расклад понимания; последнии реалии аподиктично-абсолютны, ими преимущественно формируется пост-платоническая «абсолютная реальность», довлеющая над историей; первые – историчны в той чрезвычайно своеобразной акцентации, которая сближает их «реальность» с «иллюзией» (исторически, впрочем, «оправданной», и вместе с тем «преходящей»).

Самое фантастическое, невероятное предположение, которым может вдохновиться современный историк, состоит в допущении реалистичности подобных «иллюзий»; опусу, основанному подобным допущением, место исключительно на полках литературы весьма специфического жанра (Фоменко с Носовским отдыхают).

Несмотря на отсутствие видимых альтернатив, упомянутая аксиоматика обеспечила себя и надежной индульгенцией.

Принято считать, что все это – «дела давно минувших дней»; названные «реалии», столь близкие к иллюзиям, и покинули сцену истории, исчерпав себя, полностью утратив актуальность по мере того, как на сцене истории утверждался homo sapiens (т.е. торжествовал его разум; напомним, человек всегда был хомо сапиенсом, но внутри этого «всегда» действует гегелевский процесс само-авансирования прошлого будущим). Но.

Если вдуматься, подобная пред-установка отрицает возможность критики метода (и методологии) самого понимания: оно замыкается в нарциссическом самоудовлетворении, уйдя в себя как «чистую логику», «пригнанность» отдельных своих фрагментов и деталей в рамках мировоззрения, в котором деятельность и плоды разума выступают и предметом изучения, и его субъектом ; если факты не соответствуют сей аподиктике, «тем хуже для фактов»; именно на таком фоне «свято место» заполняется тенями «структурализма» и «эмпиризма». Но способна ли диалектика на внутреннее очищение, следование реальному, но не выдуманнуму, предмету (эпифеномену) , каковым и предстает «разум» и «история человечества», представленная историей его (разума) генезиса ?

Подобное сомнение рождает и иные.

Если разум автономен , различного рода варварские акты, «сопровождающие» его становление и взлет, несущественны (в неком неясном отношении «пропедевтичны»).

Но если это не так , если разум и интеллект лишь обслуживают «движения Духа», непонимание его движущих сил может оказаться, увы, достаточно фатальным; подобная невозможность понимания ярко проявляется в отношении Духа зарождающегося, духа «в себе» как наиболее чистой своей явленности, не замутненной напластованиями «орудий», в том числе орудий мысли и рефлексии, культуры и прочих инструментов осуществления человека в человеческом («образумливаемом») мире (и, опять-таки: если «разум» только и озабочен тем, чтобы познавать «мир» (природу и себя как ее познавателя), он подлинно «раскрывается» в истории, реализуя гегелевские диспозиции; но если пресловутый разум в данном отношении не самостоятелен, если он лишь реализует посылы чьей-то воли, то его пресловутое «для себя» никогда не наступит – напротив, подобный разум по мере своего утверждения маскирует и его породившую волю, и следы собственного присутствия).

Впрочем, все эти соображения исторической аподиктикой игнорируются.

Адаптация «эмпирики к рацио» (Кантом трактованная как предопределенная ограниченностью сознания) и выступает платформой «науки истории» (правда, труд, аналогичный «критикам» Канта в отношении «науки истории», насколько известно автору, до сих пор не проделан, но у него имеются, разумеется, многообразные аналоги: от столь известных «архетипов» Юнга («Главнейшие мифологические мотивы всех рас и эпох являются общими; я мог бы указать ряд мотивов греческой мифологии в сновидениях и в фантазиях душевнобольных чистокровных негров» ), до мета-исторических представлений, «структурирующих» мифы и иными типами универсалий: «Троица отца, матери и сына представлена в египетской религии в образах Осириса, Изиды и Гора, она встречается, далее, почти у всех семитских народов, в не меньшей мере она засвидетельствована также у германцев (со ссылкой на Neckel G. Die Uberlieferungen vom Gotte Balder. S. 199 ff.), италиков, кельтов, скифов и монголов. Поэтому Узенер видит в представлении об этой божественной триаде фундаментальную категорию мифологически-религиозного сознания: «глубоко укорененную и потому наделенную природной движущей силой форму созерцания» (со ссылкой на Usener H. K. Dreiheit//Rheisnisches Museum. N. F. Bd. 58 и Nielsen D. Der dreieinige Gott in religionshistorischer Beleuchtung. Kopenhagen, 1922. S. 68 ff». ; упоминание об этой «природной движущей силе» умилительно и, безусловно, способствует укреплению оснований нравственности; «семья» выступает явлением надысторическим, даже не бого- данной, но весомо-натуральной святою троицей, изнутри формирующей ментальность; увы, пост-модерн разбивает и такие монолиты, равно как архетип праматери и пр. святыни юнгианской «нуминозности»).

И именно к такого рода «проекциям» и сводятся преимущественно теоретические реконструкции «начал истории», равно ее «логики»; некое свойство-способность человека объявляется его «сущностью» (наиболее существенным свойством); она и обуславливает прочие свойства и признаки человека – менее существенные. Но как на «заре истории» нет индивидуума, так отсутствует в пейзаже (сколь-нибудь привычная) „семья», как трудно в условия подобной зари спроецировать «мышление», сочетая его с отсутствием языка, как и «логических операторов» (в какой связи приходится рождать таких монстров, как «пра-логическое и мифо-логическое мышление»), так сложно вообразить «рождение языка» из аморфного лона эмоциональных выкриков. Не более внятны характеристики примитивной палеолитической «религиозности»; внешние признаки, взятые из различных источников и «спроецированные» на «исторические основания», порождают картинку пеструю и плохо связанную: странную и страшную жестокость кровавых культов необходимо сочетать со страхом перед покойниками, удобрить анимистической оживленностью, полить сиропом «почитания предков», вдобавок увидеть в ней зачатки совести или нравственности, равно предтечи «теоретических моделей» и ростки научного мировидения, насколько их удается утвердить в древней магии – и, что самое комичное, «объяснить», т.е. вписать в систему безальтернативной рациональности (природа не умеет безумствовать и не любит шутить), каковой наши предки безусловно следовали , но, увы, с им столь присущими «дикостью» и «неразумием», т.е. постольку, поскольку «понимали свой интерес»; понимание же их ни к черту не годилось, и рождало известных чудовищ, вылезающих из «сна (их) разума».

«Прошлое», т.о., производится преимущественно в настоящем .

Именно оно, поумнев и прозрев, поняло, что может наполнять историю, что в ней существует подлинно , облачаясь в исторически-сменяемые одежды; вместе с тем оно же установило, чего подлинно не существует – и, следовательно, никогда не существовало, и взялось переписывать историю, заменяя ее бредни – богов и демонов, откровения или провозвестия, подвиги мифических культурных героев – подлинными реалиями бытия .

Прошлое переполнено призраками настоящего; эти неприкаянные души так и кишат в сумрачном свете «начал истории», обзаводятся именами, биографиями и иными признаками жизни, массивностью собственных описаний уснащая историю вымышленной, но все более достоверной «наглядностью» двух родов: подлинными или безусловными реалиями рода, хозяйственной практики, социальной организации и пр., и им сопутствующей экзотикой: «магической практикой», тотемами и фетишами и пр., причем второе не может не «отражать и выражать» (фантастически) первое, «не прямо», «не буквально», но все же…

А что, собственно, ещё может оно «выражать и отражать»? Ну не Бога же, в самом то деле…

История представляет собой процесс становления разума ; преодоление панлогизма не изменило подобную парадигму в ее основаниях , в частности, во взгляде на «природу человека», по прежнему трактуемого всеми серьезными учеными в качестве homo sapiens .

Поскольку это так – разум не может не представлять все-исторической реалии; он именно «развивается» в истории (вместе с чем развивая и «человека»); следовательно, он не может не присутствовать в ее «начале», возникнуть вместе с человеком, «сохраняться» вопреки переменам и пр. – первичное допущение рождает «очевидные следствия», и, уже в качестве следствия общего – мировоззренческую парадигму исторического процесса.

Вытащи из этой конструкции «концепт разума» – и все рухнет , понимание истории лишится не «одной из», пусть существенной, детали, но опорного элемента, вне которого невозможно само понимание — понимание, напомним, аподиктическое, не затрудняющееся «опорой на факты» и не расстраивающееся вследствие наличия многообразных фактов , с ним в нималой степени не согласуемых.

Но помянутое понимание обладает и второй точкой опоры, краеугольным камнем, на котором возведено его здание (как рационализм предполагает эмпиризм и эмпирику).

Таковой и выступает «естественный человек», «глина», из которой разум лепит все более приспособленное к общественной жизни (разумное) создание; нужда в ещё одной реалии-инварианте рождает представление о натуральном человеке , столь же безусловно на всех этапах истории наличествующем, сколь безусловно представлена на протяжении истории «природа»; именно подобный «реальный индивид» (которого изобрел К. Маркс, обращая гегелевские конструкции «с головы на ноги») обретает контуры homo natura ; именно его «природа» «изживается» в многообразных сценариях развития, «вытесняясь» разумом ли, духовностью, или иными достоинствами, проявившими себя, к сожалению, столь поздно, но с первых дней направлявшими помянутое развитие – и, следует добавить, в достаточно объемном списке достоинств человека, каковые вместе с тем регулярно рассматриваются в качестве его «наисущественных свойств», разум и занимает позиции главенствующие во многом потому, что успешно инкорпорирован в «лоно природы», рассматривается в качестве «естественного продукта эволюции», не только человеком представленного, но в нем именно достигшего наибольшей полноты и совершенства (иные обезьяноподобные также демонстрировали (демонстрируют) весьма убедительные признаки разума, но вот именно предки человека оказались счастливчиками, у которых «интеллект» (плод деятельности мозга) развился в наибольшей степени; «разум», т.о., обретает «естественную прописку», выступая «натуральным плодом эволюции», и (уже по совместительству) «венцом эволюции природы» как «разумным телом», т.е. мозгом).

2. Homo natura vs homo sapiens.

Что же скрывается за этим многозначительным подразумеванием?

Иной вариант ответа на вопрос, озвученный в самом начале – что сохраняется при всех переменах исторического развития – нравов, обычаев, ценностей, орудий и пр.

В самом деле, мы начали разговор с утверждения о том, что «на заре истории» нет и тени «индивида» и его «индивидуальности».

Относительно последней все достаточно ясно, но вот с первой частью утверждения дело обстоит несколько сложнее: здравый смысл не может принять подобную сентенцию, настойчиво свидетельствуя о том, что все же «нечто подобное» всегда присутствовало на арене истории (к чему же в противном случае относятся все рассуждения относительно «первобытного человека» и его «разума»?).

Безусловно «тело», с «человеком» («реальным индивидом») связанное неразрывно.

Так аксиоматика реального пополняется ещё одной компонентой-инвариантом.

Помимо разума, таким инвариантом выступает человеческое тело, «человек» в его «биологической» (и, в ближайшей перспективе, эволюционно-биологической) природе.

Центр внимания, т.о., занимает новое образование-«идея».

Её представляет биологическая особь , или обособленность физиологического (или обще-биологического) бытия, достаточно автономного в отношении форм, принимаемых «социальной надстройкой» над подобным «фундаментом».

Далее это «реальное существо» («реальный индивид») вступает в отношение с ему подобными – столь же автономными живыми существами (связуемыми рядом жизненных задач, в частности, потребностью удовлетворения полового инстинкта; такова уж реально-натуралистическая предпосылка человеческой общности; все же главные роли в подобном связывании исполняет «общий интерес», трактуемый (Спенсером) как взаимная польза – и соответственно, взаимное использование ).

Ради чего?

Странный вопрос. Ответ на него уже подготовлен разумениями, заключенными в предыдущем.

Ради решения задач «выживания», «более эффективной борьбы за существование».

Человек – существо общественное, поскольку его «естественность» его к этому пред-уготовила; он был «стадным животным», выживающим сообща; по мере вызревания разума (развития интеллекта) его стадность дополнялась «коллективностью»; со временем подобные «принципы» вступили между собой в (диалектическое) противоречие, стадность отступала вкупе с инстинктами, подменяясь сознанием и конвенциальностью (потому и «Процесс обуздания зоологического индивидуализма возникающими производственными отношениями и формирующейся как их отражение коллективной волей, процесс борьбы социального и биологического был процессом развития первобытного человеческого стада. … (оно же) являлось формой, переходной между зоологическим объединением и первобытной коммуной…». ).

И в данном случае «разум» исполняет роль универсальной волшебной палочки, при помощи которой «зоологический индивидуализм» им «обуздывается» авансом , задолго до утверждения социальных условий утверждения собственного (не смущает автора и то, что проблема такого «обуздания» вполне актуальна и в отношении современности).

Так утверждается концепт homonatura; рациональные установки, олицетворенные разумом, обретают (эмпирический) предмет, воплощенный телом; так трансцендентальная познавательная парадигма формирует взгляд на историю, выстраивая «априорную схему историчности», познанию истории предшествующую и последнюю предопределяющую (в рамках такого рода аксиоматики «идея» вечно подчиняет себе «материю», «разум» воюет с «природой», сознание занимает участок фронта, связанный с (вечным же) подавлением и вытеснением «зоологического индивидуализма»; под новыми складками психоаналитики и материалистической антропологии угадываются (весьма ветхие) одежды классической в своем существе философии).

Подобная аподиктика оставляет в центре утверждаемого серьезные прорехи: пусть разум обладает собственной инерцией и извечно подавляет инстинкты; но разум сам суть инстанция обслуживающая, инструмент реализации желания-воли ; последняя же, как ни крути, не может не восходить к неким «базовым импульсам», каковые необходимо понять в их собственной природе, с большой долей вероятности, «натуральной», восходящей все к тем же «вытесняемым и подавляемым» инстинктам, и, прежде всего, к инстинкту само-сохранения, «воле к жизни» и пр.; последние, следовательно, вынуждены сечь себя сами , и подобный мазохизм также претендует на выражение «человеческой сущности» (иначе, в этом пункте вновь возникает потребность в «хитрости гегелевского разума»: «разум» при своем возникновении сразу же существует не только в качестве реальной инстанции, всего лишь обслуживающей инстинкты, но и в качестве «цели», «будущего», чудесным образом имплантированного в прошлое и в нем себя «сохраняющего и сохранившего»).

Отступая за «разум» в поисках его источников, мы вынуждены придти к «природе»; пытаясь усмотреть в ней первопричины, разум неизбежно приходит к мысли о causa sui в сфере интеллектуальной прототипичности (попадая в классический «круг» логики).

Третьего (в рамках представленной парадигмы) не дано (что, впрочем, совсем не означает того, что такое «третье» не определяет реальность исследуемой реальности).

Это – первая антиномия «позитивного разума», связующая инстинкт и разум (разум и природу) узами «идеи», «по ту сторону истории» определяющей «природу человека» – но, как следует из предыдущего, идеи глубоко порочной, изначально не умеющей свести концы с концами (а начала – с началами).

Досадно и иное: и «инстинкт», и «разум» (интеллект) сходны в механистичности (в алгоритмичности) своего применения; то, что характеризует иную сторону человеческого бытия (его «эмоциональную компоненту», уже в рамках существования животного разуму или интеллекту противопоставленную, пресловутую свободу, «произвольность» и пр., т.е. то, что позволяет всему живому реагировать на ситуации неопределенно-вариабельные, не обладающие жестким схематизмом причинности протекания ), схематикой переходности и не раскрывается , и даже не затрагивается .

Увы, и путь подобного и внешне достаточно логического продуцирования уснащен терниями; «сознание» чрезвычайно трудно связать с простым усложнением «животного интеллекта»; оно представляет некое новое свойство , предполагающее нелинейный генез («Усложнение нервной системы само по себе вовсе не обязательно должно было вести к образованию психического феномена сознания. … С биологической («естественной») точки зрения более понятным было бы развитие нервной организации по пути все большего усложнения бессознательно-рефлекторной деятельности, т.е. усложнения «поведения» всего организма… без …вмешательства идеальных факторов «сверхъестественной» природы». ).

С точки зрения научной рациональности произошедшая революция необъяснима; в ее рамках рациональные «механизмы приспособления» сменяются иррациональными , тем самым резко снижая шансы выживания; «разум», в итоге подобной трансформации все же «возникающий», увы, своей развитой формой отделен от «начал» тысячелетиями и не мог способствовать чаемому «выживанию» – и произошедшее тем самым «оправдать».

И, если сводить «адаптацию» к использованию готовых алгоритмов, то перемену, с человеком произошедшую, иначе, чем «деградация», охарактеризовать невозможно; но в невозможности дальнейшего применения негибкой схемы инстинктивных механизмов и заключался, очевидно, тупик, связанный с эволюцией человека; напротив, первые шаги по тропе нетрадиционного «приспосабливания» заключены в использовании резервов других и по иному используемых, приспосабливанием «эмоциональным», получившим развитие и поднявшим эмоции до уровня «высших» (или, в иной редакции, трансформировавшим или развившим (некоторые) инстинкты до уровня эмоций).

Но привычные эмоции (как и разум) представляют плоды чрезвычайно длительного исторического развития, в частности, утвердившего в основании человеческого (сиречь, «нормального») поведения именно «разум», «подчинившего» ему эмоции, выстроившего систему общественных отношений , такое наполнение «сознания» некогда обусловившую и в дальнейшем закрепившую.

В такой связи не слишком продуктивными представляются попытки опирания как на разум, так и ему абстрактно-иное, «чувства, эмоции, интуицию» и прочие, но не менее романтические способности («одухотворенность» или «религиозность»), кои якобы и характеризуют «существо человека» неким изначальным, довольно мистическим клеймом феноменологически констатируемой «сердечности» наивного дикаря — в силу того, прежде всего, что все эти способности «открыты» современностью, и добросовестно заброшены в прошлое с целью уяснения «подлинных мотивов» населяющих его «индивидов».

Увы, и в данном случае действует знакомый механизм «наглядности», привычности и приспособления «исторического процесса» к «условиям представления».

А именно:

«Процесс происхождения» наделяется двумя уже знакомыми «псевдо-маркерами»; с одной стороны, существование (и сущность) наших далеких предков обуславливается их «эмоциональной сферой» (каковая «на заре истории» безусловно превалирует); с другой, в их арсенале присутствует и привычный «разум» (homo sapiens все-таки); так исторический процесс заключается в рамки их «отношения», а его вектор предопределен постепенным и вместе с тем неуклонным выдвижением на командные позиции разума. Сам исторический процесс обретает удобные черты «изменения без перемен»; эмоции и на заре истории, и в наш беспокойный век означают, безусловно, одно и то же : гнев, боль разлуки, любовную истому и пр. переживания, подчинение которым в высшей степени свойственно дикарям и людям простым, безыскусным (и как было показано в работах Дарвина (Darwin, 1872, 1877) и в трудах ряда современных ученых (Ekman, Friesen, Ellsworth, Izard), эмоции у представителей разных культур, проживающих на разных континентах, схожи; и племена первобытные, не имевшие контактов с западной цивилизацией, не являются исключением из такого правила; впрочем, критерии оценки такой схожести довольно сомнительны, т.е., прежде всего,предвзяты; речь неизменно идет о некоторых «простых» эмоциях: страхе, гневе и пр.).

Эмоции прототипично связывают «человека» с его телом (так рассматривали дело в том числе Декарт, Спиноза и Джеймс; далее их взгляды будут разобраны более подробно) и в таком отношении противопоставлены духу (Декарт) или интеллекту (Спиноза) образом знакомого уже пост-платонизма, внеисторически, универсально.

На заднике этой вполне логической картинки фигурируют ещё и «инстинкты»; они, вне всякого сомнения, связаны с «эмоциями» неясно, но очевидно, поскольку не-разумны, противопоставлены разуму в рамках известной дихотомии (инстинкт – разум).

Впрочем, представления об «эмоциях» крайне гипотетичны; они, во всяком случае, родственны разуму в рамках иной аподиктической установки: разум и эмоции суть ранее упомянутые исторические, и вместе с тем относительно неизменные реалии ; в этом своем свойстве они противопоставлены упомянутым иллюзиям, вовлечены в их игру, но никак в ней существенно не задействованы (магия, например, безусловно «обращается» к эмоциям и на них «воздействует»; но «магия» как иллюзия не есть эмоция как реальность; очевидно и то, что «ритуал» или «магия» не могут выступать альтернативой эмоций, в том числе и в отношении общих, равно индивидуальных, мотиваций (автор исходит из представлений о психологии эмоций, развиваемых в ряде работ, отстаивающих функциональное единство эмоциональных и мотивационных интенций , в частности, работ Л.И. Петражицкого, Р.У. Липера, а также: Arnold, Gasson, Young, Bindra, Tomkins и др.); магия может быть, скажем, инструментом воздействия на эмоции ; но сами эмоции (поскольку они надолго пережили магию и отнесены к «реалиям психологической жизни») предполагаются уже наличными, лишь «подвергшимися ее воздействию»; поскольку над-историчен разум, над-историчны и эмоции; исторично исключительно их «отношение»; надысторическая «рациональность» продолжает довлеть над историческими реалиями).

Между нашим животным предком, все действия подчиняющим «инстинкту» с его «программным обеспечением», и уже-человеком, ведомым по жизни разумом и сознанием, разверзлась теоретическая пустота; она эмпирически заполняется уже упомянутыми псевдо-конструкциями: мифологическим и пралогическим мышлением (при невозможности объяснить, что это собственно, такое), «религией и магией» в их непростых и неясных отношениях, изживаемыми и вытесняемыми инстинктами с их «проецированием» на «эмоциональную сферу», и пр.

И эта пустота грозит засосать в себя «человека», ускользающего от всматривания в этой щели между естеством (homo natura) и рациональностью (homo sapiens), хотя бы в силу того, что инстанция, обеспечивающая подчинение первого второму не включена ни в первое, ни во второе и фигурирует в их отношении в качестве неопределенного х , и, если в рамках отношения (и как само отношение) означается, то также обретает мистический или «трансцендентный» привкус «воли», «сверх-Я» и пр. инстанций, чье происхождения темно и невнятно (инстанций, наследующих устаревшей «душе»).

Т.е. заполнить сей «пропуск» никак не удается (подобное «зияние» характерно для всех предметных полей и способностей, определяющих человека в его отличие от животного: оно разделяет аффективные «сигналы» и «символические формы», равно «аффективные реакции» и «рациональное или целесообразное действие», «эмоции» и их предметно-языковые «выражения» и пр.; в конечном счете, человек есть, с одной стороны, тело, с другой, душа, с одной стороны, живое существо (животное), но с другой, живое существо, наделенное разумом, с одной стороны, Оно, с другой, сверх-Я, иными словами, «материя» и «дух», в извечной мистерии их взаимоотрицания).

(Приведем по такому поводу следующее суждение: «Все (sic!) современные теории антропогенеза упираются сегодня в три проблемы, которые при ближайшем рассмотрении оказываются, по существу, лишь тремя сторонами единого процесса, а точнее целостного акта (? – «целостный акт превращения в целостность» звучит для современного слуха чуть тяжеловесно) превращения биологических структур в сверхбиологическую человеческую целостность. Эти три проблемы таковы: 1. Как бессознательный и… реактивный механизм биологической ориентации в среде естественно-наличных раздражителей мог превратиться в «сверхъестественный» свободный акт идеального представления и целеполагания? 2. Как зоологическое стадо (? -Д. С.) животных могло превратиться в социальный (простейший — «тотемический») организм, предполагающий сверхбиологические (нравственные) принципы объединения? 3. Как манипулирование естественным предметом в рамках актуально-оптической ситуации (например: голод — палка — плод) могло превратиться в акт пред-намеренной целесообразной деятельности, предполагающей изготовление и сохранение орудия?» (вообще говоря, трудно понять, отчего такого рода проблем, в которые упертывсе антропологические теории, именно три; напротив, очевидно, их число легко умножить например: как аффективные выкрики смогли трансформироваться в слова – осмысленные сигналы, речь и пр.; как инстинктивные основания поведения смогли смениться иными, к примеру, «эмоциональными», и пр.; с другой стороны, эти три или тридцать три пункта и в самом деле несложно свести к одному: переходу от «обособленного существования, подчиненного инстинктам», к помянутому «целостному акту», Д. С.). )

Иными словами, «человека» представляет то, что позволило «обуздать» господство «натуры» в форме инстинктов; традиционное и достаточно укорененное в классической философии понимание заключается в том, что это «разум», поскольку таковойзавершает «процесс обуздания»; альтернативный взгляд заключается в выдвижении на такую роль «воли» (или эмоций, прежде всего – высших), поскольку именно они означенный процесс начинают и именно в процессе гипотетического обуздания обзаводятся разумом как орудием разрешения их существованием обусловленных проблематизаций (формально и разум, и высшие эмоции выступают альтернативой инстинктам ; мы ещё вернемся к их непростым отношениям, здесь заметив только, что подобно тому, как разум представляет собой некое новое качество инстинкта (совокупность сложных алгоримов деятельности, в том числе в форме знаний, техник и технологий), и «высшие эмоции» представляют собой новое качество «просто» эмоций, достаточно таинственной способности ориентироваться в условиях непривычных, или же ту пресловутую «произвольность», коей Кант наградил исключительно человеческое сознание; вместе с тем в качестве мотивации (воли) эмоции противопоставлены неопределенности наступающего определенностью чувств , например, убеждения, уверенности – или веры, «на заре истории» с волей синкретически единой и выступающей прототипом (архаичного) «знания» ).

Но именно это глубинное «свойство» человека попадает в капкан замкнутого круга логики: с одной стороны, «глубинные мотивы» человеческого бытия не могут не быть от «натуры» производными, «вырастать» из инстинктов (гипотеза homo sapiensи исходит из того, что инстинкт «сохраняется» в глубине человеческой конституции, но редактируется разумом – эксплицируется, обобщается и обобществляется, преобразуется в цель, равно в систематику ее достижения-реализации и пр.); с другой, высшие эмоции до лжно отличить от инстинкта изначально, вне- и до- их обзаведения исполнительским инструментом со-знания и разумности – напротив, именно последние свойства (способности, как, впрочем, и многие другие) необходимо дедуцировать из этой глубинной мотивации – как существа человека (его «основного инстинкта»; человеческий интеллект, как уже было упомянуто, не есть просто расширение возможностей интеллекта высших приматов; его качественные изменения и обусловлены тем, что такой интеллект вынужден был исполнять ранее ему не свойственные функции, что и определило столь серьезные его метаморфозы; т.о., предков человека отличало от человекоподобных обезьян не уровень интеллекта, но иные мотивы их существования, развитие интеллекта (в том числе) обусловившие, поставившие перед ними новые цели, и потребовавшие его качественного изменения).

То, что вело предков человека по тропе жизни, что направляло их действия и поступки, помыслы и желания, продолжает пребывать в «серой зоне», разделившей «инстинкт» (природу) и «разум» (природу осознаваемую и осознанную; именно такая «серость» порождает многообразные «трехчастные деления», фиксирующие «генез» «натуры», преобразуемой в «культуру» через некий невнятный переход как «третий член» рациональной дефиниции: такой «переход» фиксируют, например, «ступени мимического, аналогического и символического выражения» в сфере генезиса языка и пр., в более общем виде – модели исторического процесса Конта или Спенсера; но все этапы истории (что не менее очевидно в рамках предлагаемой «логики») предстают особенными формами подчинения «материи – духом», каковой, правда, выступает и итогом означенного «подчинения», и его предпосылкой; логическое несоответствие легко переходит (у Гегеля) в диалектическое «развитие через отрицание» и пр.).

В условиях такого рода альтернативы (или безальтернативности) природы/разума, и «стрела времени» обретает безальтернативную направленность: от «подчинения природе и ее законам» к их «познанию» и «подчинению природы» (просвещенческая парадигма).

Такие рамки отличает признак безусловности в отсутствии иного; недостающие же «звенья» (например, причины появления у человека «высших эмоций», эстетического или религиозного «чувства», чувства «истинности или нравственности»), легко объясняются, исходя из неких комбинаций с эмоциями «исходными» и «естественными» (на отдельных примерах которых мы далее остановимся); толкование истории легко перерастает в некое псевдо-толкование, классификаторство, клеющее на те или иные явления готовые ярлыки, но, вообще говоря, не слишком интересующееся итогом: ведь сущность исторического процесса предзадана такого рода толкам, априори заключена в рамки прогресса разума и в передовой точке подобного прогресса, актуальном научном знании, целиком содержится – и это безусловно верно в том отношении, в котором прогресс вооружений предопределяет архитектуру современного мироустройства, а физика задает канон научного знания в силу своей эффективности, наглядно продемонстрированной в Хиросиме и Нагасаке; впрочем, гуманитарное знание отделяет от «подлинной науки» не столько отсутствие практицизма, к которому оно тщетно стремится, сколько уход обслуживающей физические науки мысли в область чистого математического моделирования, ни в каких «обоснованиях», равно как и «саморефлексии», не нуждающегося, и менее всего склонного к «философии»; финансы следуют капризам науки, свою «эффективность» т.о.доказавшей; за таким следованием скрывается тем не менее следование реальности , вне формулирования ее «законов»; и в такой реальности несложно угадать привычные контуры «силы» и «власти», «борьбы за господство» и «жизненные интересы» субъектов геополитики (истории) .

Отношение реальности и силы , а этих последних, в свою очередь, к «человеческой сущности», как, например, «разуму», сочетающему в себе (представляющему собой) как «реализм и реалистичность», так и «реальную силу», выступает в такой связи следующим предметом всматривания.

3. Homo necans vs homo religiosus.

Разум претендует на выражение «человеческой сущности» не в силу того , что «во все времена» определял природу человека.

Если разум и выступает «сущностью» человека, то прежде всего в силу того, что на определенном историческом этапе саму эту «силу» воплотил (знание – сила); в таком случае именно последняя и выступает истинным содержанием того, что с помощью разума на данном этапе истории реализуется максимально эффективно.

Разум – явление преходящее .

Попытки превратить его во вне-историческую миссию , совокупив с рядом иных, не менее надысторических (ранее упомянутых) рождает неизлечимую болезнь исторического метода: неизбывную тягу к представлению истории в образе ряда неизменных декораций, взаимное смещение которых (продуцируемое тем же разумом) и имитирует историческое развитие.

Homo sapiens – патентованное изобретение Нового времени, подлинно сумевшего (впервые в истории) опереться на (прежде всего – практический, технический) разум, и со свойственным ему апломбом соединившего разумность и человечность.

Но, как мы успели убедиться:

Если на определенном этапе истории сила человека воплощена в «разуме» (науке, технике, технологии, «техническом прогрессе»), то ранее силу воплощало «безумие» (т.е. «вера», «безумие божественное»), а прежде – «магия» (а ещё ранее, в пределах «пред-истории» как «истории природы», инстинкт, фенотип и пр.).

Подчеркнем: дело не в «расстановке акцентов» или «иллюзиях человека (в общем) разумного»; дело в изменениях тех форм, который характеризуют «человечность» на тех или иных этапах истории, приемов, при помощи которых человечность инициировалась, и, наконец, тех «сущностей», которые определяли «природу человека», определяя, помимо прочего, единство человеческих общностей («сплоченность, солидарность» и пр.).

Если некое представление (категория) призвано «воплотить субстанцию истории», его следует связать именно с необходимостью установления неких (исторических) рамок (рамок «мира»), в которых «человек» обретает возможность приобщения к силе, в данных, конкретных условиях наполняющей его силой «собственной», и, вместе с тем, связующей его с иными людьми, их совместное существование наполняющей «смыслом», выводящим отдельные, обособленные существования за их рамки , созидающей бытие, воплощенное единством (общего) со-существования.

Рамки истории – рамки приобщения человека к «силе общности» и «общности (ее) сил».

Понимание истории, т.о., нуждается в коренной трансформации : допущении в нее ряда подлинно исторических , действительно различных «эпох» – и это требование прежде всего относится к человеку , который вовсе не «оставался» в истории «самим собой» (как прежде всего человеком разумным, наделенным вечно сопровождающим его разум телом с ему присущими инстинктами и эмоциями, и вечно стремящимся «в борьбе с природой» к ее «подчинению»), но был именно разным, представал в те или иные эпохи «человеком магическим, религиозным», и, позднее, наконец, «разумным» (заметим, что хищнические его устремления в такой связи нимало не пострадали, на что, впрочем, указывалось уже многократно); следственно, его (относительно неизменная) «сущность» обретается вовсе не в «разуме», но в том, на что сумел опереться человек как на условия инициации силы, как «на заре истории», так и в ходе ее дальнейшего течения, собственный разум развивая .

Но если мы принимаем за основу определения человеческой сущности упомянутую «силу», то мы обладаем набором таковых, коллекцией театральный масок, среди которых фигурирует уже упомянутые (и ещё не упомянутые) образцы «homo»; но если отвлечься от такого рода частностей, обнажив «силу» в качестве «чистой сущности», мы приходим тем самым к полному абсурду, гипотетическому «человеку сильному», тотемическому льву, леопарду, медведю и пр. (игнорируя и то, что упомянутые существа противопоставляют окружению обособленную силу; человек не действует столь индивидуалистично , обладая повадками стайного хищника , хотя геральдика и предпочитает подобное обстоятельство игнорировать); «сила», т.о., нуждается в собственном определении, вдобавок грозящем на себя принять прежние огрехи «разумности», предстать субстанцией над-исторической, т.е. неизменной (например, метафизической «волей», мистической «тонкой энергией» и пр., не менее фантастическими, благоглупостями).

Т.е. подобные экзерсисы встречаются и с существенным возражением: воплощение не есть сама «сила» («сила – в правде»), но форма ее реализации; в такой связи возникает вопрос, как можно представить силу в «чистом виде», и можно ли отделить ее от условий инициации и осуществления (выражения), рассмотрев в (трансцендентной) самобытности (интенциальной чистоте идеи ). В рамках классической философии такая возможность не вызывала споров; пост-классическая философия, отвергая субстанциализм, перевертывает и отношение «идеи» и «силы»; не первая определяет вторую, но, напротив, вторая (во вполне имманентных своих модусах власти) формирует первую – как прямо, цензурно, так и косвено, через господствующие идеологии («картины мира») .

Тут рациональная мысль попадает в тиски собственных предустановок: если «сила» и отлична от собственных «реализаций», то она (в форме такой своей «чистой формы», как воля и пр.) все же не может не обладать собственной идеей (идеей воли; так появляется на свет «мир как воля и представление»; но уж в своей чистоте «воля», разумеется, темна и невыразима; либо, если необходимо оборвать движение в дурную бесконечность , все же обосновав волю иным, на свет появляется «Природа» и Ницше, Шопенгауэра ставящий на почву биологии; современности более близка задача определения «мотива мотивации» как «чистой» (беспредметной) «идеи самого мотива», скажем, некоего благообразного «само-развития», «способности к научению» и пр. аранжировкам научного мифа «разумности»).

В подобных манифестах ощутим явственный привкус непреодоленной классики; и воля, и воля к власти достаточно трансцендентны, лишены глубины реального генезиса, в рамках которого само различие воли и власти взращено генетически и обладает корнями достаточно имманентными (не-трансцендентальными), и прежде всего, натуралистически-общественными (транс-персональная воля (поскольку таковая существует), неотличима от идеи власти как собственного лона общности).

Совпадение манифеста и сил, за ним стоящих, характеризует детство человечества; сила и идея, ее выражающая, достаточно рано расходятся в рамках «политических игр»; в расхождении пафоса манифеста (идеалов) и политических целей (расхождении идеологии и политики) следует усмотреть основания различий между идеей и силой , за ней стоящей ; сила и идея ведут между собой тонкую игру, именуемую политикой (не следует забывать о том, что отношение силы и идеи также не метафизичны, и определены реальностью, в том числе (и прежде всего) противостоянием идее силы и силе идей иной общности , или же иной общности идеи и силы, иным рамкам возможности их со-бытия ).

Определение «чистой идеи силы» по ту сторону классической философии должно, т.о., учесть это значимое обстоятельство: детство человечество не разделяет силу и идею ее (сила (Дух) «в себе», по Гегелю), поскольку сама сила реализует себя непосредственно, не делегируя исполнение иным органам общности; но и современность (сила «для себя») не спешит порадовать наблюдателя прозрачностью устроения; «идея силы», полностью от «силы идей» отделившись, рождает симулякративный «мир», в котором ее присутствие не обнаружимо; общая «прозрачность мира» в ходе генезиса, т.о., не возрастает , и генезис (поскольку он выступает «генезисом силы») с необходимостью заключается в мимикрии под «законы природы», в том числе «социальной» («идея силы» и «сила идей» в наши дни, например, выступают производными власти, в манифестациях себя не обнажающей, но маскирующей , манифестирующей не себя, но мир , в котором «субъект силы» обладает наилучшими условиями реализации, а собственную силу представляет в качестве силы и «внешней», и «объективной» (например, пресловутых «законов рыночной экономики»), «воле и сознанию» человека не подчиненной; в рамках «магического мира» действенны заклятья, в условиях «реальной экономики» – инвестиции и пр.; господствующая воля (в иной редакции в т.ч. представляемая господствующими отношениями ) и устанавливает рамки мира , в которых обретает действенность, и стремится в такие рамки воплотиться).

Историю человечества с такой точки зрения легко подразделить на «три значимых этапа» (a la Конт или Спенсер; согласно Конту, развитие проходит три основные стадии: «теологическую», «метафизическую» и «позитивную») «становления» (окарикатуренной в предельной схематичности) силы: Духа, Бога, Разума, общности, человека, человека как существа одухотворенного, человека как существа общественного, человека как существа разумного, общности как органического (или механического) единства homo necans, homo religiosus, homo sapiens; но речь во всех случаях идет о замене этапов «истории освоения природы» на этапы становления «силы субъективности», все более явленной и доступной целесообразному оперированию, все более подчиненной «самому человеку» – и все менее противостоящей ему в качестве силы «чуждой и внешней» (отчужденной), напротив, себя выстраивающей в качестве (симулякра) силы посюсторонней как единственно-возможной (его) собственно-й силы (в частности, в рамках преодоления гегельянско-марксистского мифа отчуждения , основанного отчасти руссоистским, отчасти технократическим мифом естественной сущности , каковую человек якобы и «утрачивает» в истории; очевидно, тем не менее, обратное: именно «на заре истории» над человеком абсолютно господствуют не ему подконтрольные (магико-религиозные) силы; именно последние и становятся в ходе исторического развития его собственными силами , по мере того, как возникают и самой же историей утверждаются все составные элементы данной сентенции: силы , трактуемые в качестве потенциально управляемых субстанций , собственность , вызревающая в форме отдельного института (принадлежности рода, в дальнейшем – индивида), сам индивид , чье существование нераздельно связано с «его собственной» волей, «существованием», в данном случае – достаточно автономным , и «отчуждением», неотрывным от возникшей и уже достаточно утвердившейся в рамках договорных отношений «свободой его воли», уже способной противопоставить себя «общей воле» как институциональной власти).

Итак, этапы, выделяемые с точки зрения гипотезы «рамок»: всякая власть стремится утвердиться в силах, представляемых в качестве абсолютных, но также и абсолютно-естественных; магия оперирует силами, разлитыми в природе, религия апеллирует к абсолютно-надприродному могуществу, рациональное управление ищет обоснований в «законах рыночной экономики»; во всех случаях власть выстраивается в качестве системы наместничества, опираясь на некий симулякр-обоснование; его и именуют в максимальном обобщении «силой» (можно, разумеется, назвать его силой общественной и от общности отчужденной, памятуя о том, что такая сила никогда не была собственной силой общности, как ни была таковой и «природа» – одна из наиболее ранних модификаций подобной силы; гегелевское «отчуждение» суть один из модусов экзистенциальности человеческого бытия).

Культовый , или «ритуально-суггестивный»: убийство подразумевает гнев-«амок», поскольку же речь идет о военных акциях, «массовое во-одушевление», и выступающее залогом могущества (распространенность такого «признака-способности», и отличающая наших предков от иных хищников, послужила поводом наделения человека упомянутой в подзаголовке очередной «сущностью», homo necans; в действительности же подобное свойство не «присуще человеку», но выступает итогом весьма специфических процедур, человека силой наделяющих, и в определенных ситуациях – состояниях – преобразующих его в безумную «машину уничтожения», берсерка ).

Подчеркнем: речь идет о весьма своеобразном «мире», в котором обитает столь же своеобразный «человек»; его «человечность» целиком предопределена тем способом, при помощи которого он «человечностью» наделяется; никакие надысторические константы в его отношении не действительны; он не «разумен», не «неразумен», не «эмоционален», как и «не лишен эмоций»; он – другой, как «другое» то общество, которое формирует такого рода органику (магическую общность «мира силы», в наиболее распространенной (но не единственно-возможной) редакции, тотемическую общность, общность такого рода при-общения к силе как такой род общности ).

Это – порождения магического мира, чья конституция целиком определена магией «очарования» внешним (предметным) миром, рождающим новые мотивы «пребывания», прото-эмоции и прото-разум (и сама такого рода «магия» (в чем мы вскоре убедимся) с представлениями современными связана весьма косвенно; речь во всяком случае идет о некой синкретической прото-магии , в этом своем качестве ещё не отличимой от «прото-религиозности», единстве ритуала и культа ).

Никакие иллюзии, равно (не существующий) «разум» не могли управлять людьми в течении тысячелетий, подвигать их на неимоверные усилия по строительству храмов или святилищ, дольменов, кромлехов, и, что более существенно, кровавые жертвоприношения, на них производимые; человечеством двигала сила, не имеющая к разуму и интеллекту никакого отношения , но предопределившая природу человека ; ее инициация представляла на протяжении тысячелетий наиболее насущную заботу общности, буквально совпавшую с задачей очеловечивания человека (обобществления общности) .

Сила являет себя на этом этапе во всей своей непосредственности; ее торжеством и апофеозом выступает убийство , сопровождаемое «дополняющими аксессуарами» зверств: пыток, расчленений, медленных сожжений и пр. прелестей детства человечества; смерть и сила сплетены в неком спектакле жестокости, насилия – расчленения – поедания; истоки «силы» предельно туманны (с точки зрения современного рационализма) и потусторонни в специфическом смысле независимости от индивидуальной воли ; внешняя сила (мана) «овладевает» человеком и может «возникнуть» в результате специфических процедур по ее вызову-инициации; наиболее общим приемом оперирования силой выступает ритуал и культ. Им наследуют, с одной стороны, религия, как, прежде всего, дело, объединяющее всех (верующих), и традиционно апеллирующее к не-возможной-к-прямому-воздействию силе, и магия , трансформирующая силу в пределы наличных процедур управления (в силу того регулярно и трактуемая как предтеча науки).

Справедливое подчеркивание индивидуализма магических процедур не должно, тем не менее, заслонять фактического магизма им предшествующих ритуалов , например, наиболее распространенного – жертвоприношения ; религия изначально обращена лишь к общности; магия непосредственно оперирует с потоками силы ; исторически первичен синкретизм, в отсутствии индивидуализма магию и религию отождествляющий ; религию отделяет от магии необходимость общего вовлечения в происходящее, преобразуемая во внешнюю необходимость культовых оправлений; магию отделяет от религии избранность к (искусству) магии предрасположенных (реципиентов силы); магия непосредственна, религия опосредована (общностью вообще, в том числе общностью сопереживания, как и общностью пребывания, присутствия, совместного делания, и как общностью весьма специфических «посредников» между силой и (ее в т.ч.) восприятием) .

Ранее мы постарались подготовить следующее утверждение: неправомерно было бы связывать такую одушевленность ни с инстинктом (преодолеваемым), ни с разумом (несформированным и по существу не возникшим); следовательно, основания такого рода инстанции следует искать в «чувственности», связуемой с «эмоциональной сферой», или с тем «естеством», которое не отрицает «инстинктивное программирование», но устраняет из него компоненту алгоритмичности, акцентируя аспект «зачарованности», т.е. инстинкт т.о. «снимает», сохраняя его исключительно в качестве импульса и мотива , но не средства и способа такого мотива реализации (контекстуализируя и суггестируя импульс; так, Мак-Дугал (McDougall, 1908) полагал, что инстинкты присущи человеку, как и животным, но предложил теорию, согласно которой каждому животному инстинкту в человеческом поведении соответствует эмоция, несущая инстинктоподобный побудительный заряд; в то же время было поломано немало копий, чтобы подвести под такие, например, эмоции, как «стыд» или «юмор», им «соответствующие» инстинкты; лучше в таком отношении дело обстоит с «инстинктоподобием» эмоций гнева или страха; плохо – с совестью или нежностью, или с «чувством возвышенного», с переживанием «истины, добра, красоты» и пр.; человек действительно располагает рядом «инстинктоподобных» эмоций, но вместе с тем ряд эмоций в эту категорию решительно не помещается; критерии общности эмоций , т.е. собственно эмоциональности, вплоть до настоящего времени определены чрезвычайно неотчетливо ).

В такой связи:

Очевидно, подобные основания недостаточно определить как «эмоциональные», в том числе конкретизируя таковые в образе «высших эмоций»; прежде всего, понятно, не стремление к истине, добру, красоте руководило организаторами помянутых жутковатых ритуалов; упомянутая «эмоциональность» должна была иметь достаточно прагматичные очертания, организую поведения вне-инстинктивное и инстинкты подавляя (сублимируя) в некой исходной, синкретической «сакральности», каковую и следует попытаться понять (речь идет о контурах эволюции собственно эмоциональной сферы, но не «ее ином», ранее не раз упомянутой «интеллектуализации» и ее гипотетическом «сопровождении»; эмоции, в интерпретации, например, Сартра, и есть «внезапное падение сознания в магическое»; и помянутое сознание всегда предполагается (в т.ч. Сартром) «имеющимся в наличии», если речь вообще идет о человеке; мы же пытаемся реконструировать «внезапное падение в магическое» в качестве акта, предшествующего (о-) сознанию).

Т.е. неправомерно было бы объяснять сакральность при помощи эмоциональности, поскольку в данном случае речь идет о различных именованиях некой единой силы, и ни одно из подобных ее имен не выступает прямым указанием на ее существо (особенно имея в виду традиционную смысловую нагрузку эмоций, обычно рассматриваемых в качестве «сопровождения» поведения «объективно обусловленного», сиречь, разумного). Но если ориентироваться на ранее сказанное, можно заметить, что подобные эмоции-проводники силы должны также и объединять сообщество, т.е., собственно, его формировать именно в качестве «человеческого», принципиально отличного от «нормального» стада; добавляя к этому «непосредственность», следует признать, что «родовая магия» работает с чем-то всеобщим, родовыми силами чувственности , в определенных условиях освобождаемыми (инициируемыми, актуализируемыми), доступными манипуляционному воздействию, их, с одной стороны, унифицирующему (обобществляющему), с другой, освобождающему от неких естественных ограничений, налагаемых инстинктом, открывающему «контексту» их окружающего (мира) в предметном «очаровании», и вносящем в их жизнь новые смыслы как новые мотивы и стимулы (и ядра управления, прототипы «Я» в лице родового предка-тотема-защитника, бога-(замещающей) жертвы, «сверх-Я» и пр.), возвышающие человека до «образа и подобия Бога (Другого-тотема, «совести», «архетипической нуминозности» и пр. прототипов (новоевропейского) «Я»)».

На краю смерти предки человека демонстрировали некие универсальные аффекты -(маниакальные) реакции, преобразуемые (магией ритуала) в (высшие) «эмоции»; но такая «универсальность» в числе своих особенных черт включает и «избирательность», или же «предрасположенность» – ту же, что отличает и универсальную предрасположенность ко всякому «искусству», сочетающему предельную универсальность (всеобщность) с некой специфической избранностью (не-общностью, исключающей «массовость»).

Ничто, т.о., не указывает на наличие «естественной связи» между упомянутой универсальностью и «состояниями сплоченности»; напротив, «экстатичность» суть прежде всего утрата контакта с общим — как естественно-общим — миром; восстановление единства следует в такой связи понимать в качестве особой задачи культа, и разделяющей «чистую магию» (обособленного «переноса-в-иной мир») и прото-религию (общность «со-стояния в-неведомо-высшем», «возвышенном», «пред- и про-видимом»; обстоятельство, именно и проигнорированное Дюркгеймом), и связующей их в иерархичность общинного устроения, естественно-противоестественную противоречивость приобщения к миру силы в подлинной общности действия .

Предварительно заметим, что в такого рода построениях возникают контуры сего своеобычного предмета, к более детальному разбору которого мы приступим позднее: во первых, его наиболее общей характеристикой-образом выступает «ужас», подавляемый и преобразуемый (сублимируемый) в некий неясный трепет-восторг божественного безумия (в какой связи канон «попирания смерти смертью» должен встать во главу угла изучения сего феномена); с другой, сквозь такой образ проступают контуры диалектики, «стороны» которой предварительно представлены религией и магией в их синкретическом единстве и раздельности, и сходимости в преодоленной смерти (как общем исходе ритуализации) .

Наметим чрезвычайно кратко содержание следующих этапов, памятуя о том, что в рамках подобных наметок оно не может быть раскрыто сколько-нибудь обстоятельно; их назначение заключается в прорисовке некой «дорожной карты», чрезвычайно схематично намечающей контуры «встроенности» реконструкций силы в привычную «схему истории».

Следующий эон – трансформируемой из культа в культуру религиозности , магию преобразующей в ряде литургических, мифологических и ритуальных форм, каковые все более утрачивают «массовость» одушевления, все более индивидуализируют механизмы инициации силы ; молитва взывают к силе наряду с про-из-вольным усилием; последнее на разум опирается как на механизм целесообразности , и связующий волю с реальностью, а общие цели – с индивидуальными путями их достижения; суггестивно-магическая культура, т.о., подменяется религиозно-конвенциальной; в рамках последней формируется новая культура политикума, или светской власти, предметно-реалистическая по духу ; синкретическая «сила», т.о., трансформируется в совокупность «операций рефлексивно-целесообразного обеспечения».

Магическая избранность, т.о., последовательно приносится в жертву массовости; в своей сердцевине действенность приобщенности к силе избранности уступает место ее же симулякру, обладающему свойствами общедоступности (магия на этапах ее неразрывной связи с «языческой религией», в свою очередь предстающей магией в отношении религий монотеистических).

Сила несколько трансформирует свой облик; по сути, многообразные религиозные акцентации «подстилаются» милитаристкими, но наряду с ними утверждается и сила духа , формируя две ветви власти , или формы «продуцирования силы». «Сила», таким образом, являет свою сущность диалектически двойственно: с одной стороны, как сила, единящая единоверцев , сила внутренняя , увлекающая (избранных) по общему пути свершений; иной ее «проекцией» выступает (внешнее ) принуждение, трансцендентного «вдохновения» (как залога «единств») не подразумевающее, но подчиняющее членов общности ряду правил и диктату власти (в том числе, позднее, власти закона; последнее отделение принуждения от вовлечения возвращает нас к уже упомянутой механической редакции гегелевского Духа; таковая выступает абстракцией принудительной силы , «внешнего давления», отделенных от силы «убеждений» и «вдохновленного единства божественного безумия»; такой «рукав силы» опирается на «разум и реализм», как со стороны формирования наличных условий, ресурсов и аксессуаров силового воздействия, так и со стороны «убеждения», все более опираемого на «разумные аргументы», например, «общие интересы», «выгоды», наиболее близкую к современности «конвенциальность» и пр.; реализм суть культ внешних сил, как сентиментализм (романтизм) суть культ сил внутренних; реализм опёрт на прагматизм, на систему наличных целей (целесообразность); сентиментализм находится в вечном поиске наличных заместителей целям потусторонним, недостижимым , «небесного града» и иных столь же внепредметных ценностей (Бога, бессмертия, смысла жизни, святого Грааля и пр.); сентиментализм работает со смыслами бытия-бунта ; реализм суть абстрактный его момент, «чистая целесообразность» как система шагов по достижению цели – априори имеющейся в наличии, априори освященной Высшей инстанцией (пусть в лице ее земного представительства), именно в силу того и «обладающей высшей ценностью» и пр.; именно это средство , орудие достижения (недостижимой цели-ценности) уже во времена Гегеля и воплотит, и вытеснит «цель», последнюю полностью имманентизировав).

Магия, выступающая внутренним (содержанием) «одухотворения», сохраняется в рамках религии в качестве консервативно-изолированного «искусства», тяготеющего к ей родственной «мистике», как в том числе мистике искусств; религия, будучи внешним, или формой магического, напротив, развертывается в мире и как мир, в своем экспансионизме порождая – в наиболее общей форме – реалистичность, в частности – схемы политической власти, внешнего принуждения, конвенциальности, закона и пр. (экспансия религиозная и предшествует колониализму , и удобряет почву для будущей экономической экспансии).

Лично-родственное единство сменяется в рамках этого эона единством достаточно формальным, по крайней мере, отрывающимся от родной этнической почвы и все более отождествляемым с разделением ряда «символов веры»; вместе с тем сама «экспликация» как «внутренняя образумленность» вкупе с ориентацией на индивида выступает маркером, позволяющим характеризовать то или иное религиозное учение его «цивилизованностью» и «прогрессивностью» (вместе с этими «признаками прогресса» подобные продвинутые учения заключают в себе семена собственной гибели, божественное безумие отрицающие и «трансцендентного вдохновения» реалистически неприемлющие; именно в этих рамках «чудо» приобретает привычное звучание и преобразуется в уникальный акт-откровение, а монотеистический Бог удаляется на такую дистанцию, что докричаться до него способны лишь профессионалы; разумеется, попытки прямого на него воздействия и давления могут быть восприняты исключительно в качестве кощунства; Бог, помимо прочего, делегирует все свои сомнительные с точки зрения морали функции своему альтер-Эго, тем самым все более очищаясь от наиболее кровавых итераций воздействия и вразумления и т.д.; прямое обращение к силе и ассоциируется с обращением к этой ее дьявольской ипостаси (так, и Брахма передает все вредительские и злые функции Валу (Балу) и Вритре); магия – удел Дьявола; она может быть только черной и пр.; всякое искусство опасно тяготеет к магии, конкурируя с божественной творящей силой).

Этот сентиментальный эон и проходит под знаком homo religiosus; таким образом, он сменяет гипотетический эон грубой силы, эру homo necans (крови в этот период льется не меньше, ее потоки проливаются под знаменами религиозной нетерпимости; при этом в сакрализации вызревают собственные, внутренние инвенции многообразных экспликаций, обусловленных разрывом «естественных общностей», необходимостью отрыва канонов и органонов веры от непосредственной включенности в ритуал-сопереживание; клер Запада обретает язык и голос, взывая к пастве при помощи слова; «слово» божественное безумие передать в состоянии разве что в пределах текстов поэтических , от которых канонические тексты религиозных обращений первоначально неотличны, но со временем отдаляются и рационализируются, растворяясь в ритуальных формулах , проникнутых духом идеологии и политики «рациональных воздействий»; общность подавляет всеобщность ; последняя обретает спасательную нишу исключительно в сфере романтизма, как в т.ч. «магического реализма» и пр.; «посюсторонний мир» все более удаляется от «потустороннего», каковой вследствие преобразуется в «миф» и «предмет веры», утрачивая некогда сотворившую его и достаточно прочную магическую почву; «восстание масс», таким образом, начинается задолго до того, как его подмечает Ортега, пронизывая всю историю человечества).

Параллельно именно в этот период возникают первые представления о человеке, не определенном безусловно кровным происхождением («нет ни эллина, ни иудея»); в такой связи формируется представление (о нем) как о субъекте, разделяющем определенные нравственные ценности , «правоверном» вне зависимости от этнической принадлежности; вместе с тем в рамках подобного эона вызревают семена цивилизационной дисциплины ; жизнь, обретая черты общей упорядоченности, подчиненной законам , в качестве органа приспособления к различного рода типическим ситуациям выдвигает разум, наследующий «мир» (связаны с описываемым и политические аспекты экспансионизма: торжество Рима и падение Афин объясняются не различием военных возможностей, но последовательным расширением прав на обретение римского гражданства и сужением возможностей получить афинское. Афиняне стремились оста­ваться этносом на кровной основе. С 451 года до нашей эры для получения афинского гражданства необходимо было, чтобы оба родителя были афинянами. Напротив, римляне, вначале нисколько не уступающие афинянам в этническом самосознании, расширялись за счет включения в свой состав всего населения Лация, затем Италии и, наконец, народов Средиземноморского бассейна).

Разум преобразуется в подлинную рамочность мира в связи с преобразованием им воинского искусства в аналог промышленного производства и его потребителя, в связи с чем и происходит известное вытеснением «воинского духа», лишившее его аристократию (вместе с тем – и аристократию как таковую) смысла существования.

Последний эон:

Рациональный ; цинизм занимает позиции главенствующие; смерть преобразуется в удел холодного расчета («ничего личного»), балансирования и калькуляций; на передний план выходят технологии исполнений , в архаичной «доблести» не нуждающихся, – нужда же, напротив, ощущается только в «исполнительской дисциплине»; прежние добродетели становятся музейными раритетами, вместе с ними «сентиментальность» и пр. «наивность», характеризующая «зарю истории», иными словами, человеческую слабость – как слабость ветхой человечности (военные акции сближаются с хирургическими операциями, смерть перестает афишироваться, но вместе с тем преобразуется в акт необходимости, или тот экзистенциальный ужас , который подменяет саму смерть на подмостках современности).

Эксплуатация (в т.ч. колониальная), претерпевает многообразные метаморфозы, власть изрядно смягчается, предпочитая прямому насилию давление soft power, растворяя силу в разумной необходимости .

Связь «власти» и «смерти» становится все более призрачной. Разумеется, «силовые акции» не утрачивают значения, но все более свидетельствуют не о силе, но о слабости их инициаторов; «военное вмешательство» – «последний аргумент» утрачивающего влияние субъекта геополитики; то же относится к «тоталитаризму» в политике внутренней.

Прямое военное воздействие – уже следствие общей неразумности экономической политики и слабости дипломатии.

Рациональность означается прежде всего осознанием собственных интересов, как и определением путей их наиболее эффективной реализации – собственно, так заявляет она о себе при своем появлении на свет, знаменующем Новое время, подвергшее осмеянию и забвению «дух рыцарства» с его сентиментальностью и «романтикой», принципиальной неосмотрительностью и пр. аристократической героикой (архаикой; см. об этом, в частности, у Хейзинги, в «Осени средневековья»; чего стоит только комическая привычка заранее назначать место и время битвы и договариваться об ее условиях! Девизом более продвинутого времени становится известное «в любви и на войне…»; постепенно все без исключения сантименты приносятся в жертвуэффективности , неожиданность нападения преобразуется в азбуку военного дела и пр.; целесообразность т.о. торжествует, подчиняя все проявления жестокости нормам «гуманитарных акций», цели – средствам достижения; последнее, впрочем, уже достаточно банально).

Подчеркнем: Новое время не выступает следствием «наступления рациональности» и «общего прогресса», себя обозначившего прежде всего «развитием промышленности и элементов науки»; напротив, чрезвычайно длительные, «тихие» тектонические изменения, связанные с общей «имманентизацией» мира (рамок мира), последовательное исключение из его состава всех «систем ценностей» (детранцендентация), иными словами, процессы, в конечном счете обретшие формы «демократизации», порождают необходимость также как и возможность рационализации именно такого мира – рационализации, представляющей в сущности именно «рамки силы» господствующей имманентности (или имманентизации господства).

История совершает полный оборот, в своем (гипотетическом) конце отрицая собственное «начало». Разум отрицает чувствительность и сантименты, вместе с тем пустую мечтательность, романтизм, противопоставляя им суровую трезвость и трезвую реалистичность, прежде всего, всегда знающую, чего она хочет и к чему стремится – и именно в силу того умеющую найти эффективные пути достижения цели; эффективность = целесообразность = предметность = реализм (дело не только в том, что наполнение мира утрачивает ценность, подменяемую ценой; дело в том, что мир, прежде чем подвергнуться такой оценке, обретает предметные контуры, «ценности» отрицающие (напомним о том, что «ценность» суть субстанциальное определение того, что с точки зрения процессуальной предстает «эмоцией»: Добро и ощущение-переживание доброты и пр.).

Постольку, поскольку совокупность неопределенных «ценностей» подменяется не менее презентабельным предметным рядом, «сентиментализм» в самом широком смысле – от магии «тонких энергий» до романтических «ценностей» оказывается излишен, неким «естественным» образом отвергается «самой жизнью», ее трезвостью и «реализмом» (или американизмом). Торжество рациональности порождает «эффект прозрачности» силы, не оставляя для нее никаких иных основания, помимо «натуралистичных».

Т.о., формируется та почва, на которой вызревает объяснительная парадигма, столь привычно воплощенная в совокупности «очевидного» (цинизм силы):

Это – реалистическая интерпретация «существа», скрываемого «сердцем», причем тайна и скрытость в таком случае предпочтительнее обнажения и демонстраций – прежде всего, в силу целесообразности потакания сантиментам (культура в такой связи предстает орудием сокрытия истинных намерений, «пропагандой», позволяющей «воле» управлять массами); «одномерный человек» отказывается от сущности , преобразуясь в образцового обывателя (ещё Кюльер говорил, что если не останется полунормальных людей (demi-fous), (цивилизованный) мир погибнет); вновь торжествует homo necans, но homo necans, в процессе дрессировки весьма образумленный, «живущий и дающий жить другим», вовсе не стремящийся с кулаками отстаивать свои священные «права на существование», весьма разумно предпочитающий прежде уяснить ситуацию и не рисковать без нужды – иными словами, это все же homo sapiens, переставший скрывать внутреннего homo necans, далее его уже не стесняющийся, напротив, регулярно апеллирующий к «естественности» своих прав и к праву собственной естественности (homo necans весьма трусливый и подловатый, эгоистичный и индивидуалистичный, т.е. именно «разумный», вечно держащий при себе и весьма ценящий выданную ему индульгенцию, подписанную самим доктором Фрейдом).

Рациональный эон пребывает под знаком homo sapiens, каковой сменяет наивного homo religiosus и, «на новом витке диалектической спирали», возрождает homo necans во всей его «естественности», наукой освященной и оправданной (борьбой за существование как частностью, связыванием «человечности» с «естеством» как общей установкой науки, воплощающей «реализм» – каковой, в свою очередь, по мере укрепления реалистичности, все более сближается с неприкрытым цинизмом естественности; последняя представляет собой чистую идеологему «осмысленной необходимости» в сфере биологии; разумеется, в виду имеется вовсе не реальный «homo necans», насквозь пронизанный «атавистическими предрассудками», с его глупыми магическими формулами и страхами, существо, никак не способное осознать собственные «интересы», но homo necanssapiens, новый гибрид, столь успешно лишенный усилиями науки наивности, свои интересы осознавший , и готовый их именно отстаивать в рамках «разумных договоренностей»).

Заключение

Если чрезвычайно кратко суммировать сказанное, речь идет о схеме понимания, в соответствии с которой на всех рубежах истории присутствовала сила, обретающая для себя различные «точки опоры» и «выражения»; т.е. «ход истории» вовсе не объясняется «эволюцией разума», к значительным ее промежуткам не имеющей прямого отношения; «смерть» выступает одной из наиболее константных и неопределенных орудий господства (силы), и едва ли не первым симулякром (не-) бытия , в зеркале которого и отражается человек – и сущий, поскольку смерть утратила над ним власть, поскольку он «свободен», и, прежде всего, свободен от власти самого мощного инстинкта, подчиняющего жизнь и поведения живых существ, инстинкта само-сохранения; и, за пределами биологизаторских спекуляций, от власти тех сил, которые в своем лице угрозу смерти воплотили ; именно с ритуализации подобного «освобождения» и начинается человеческая истории; именно это освобождение (смертью смерть поправ) составляет нерв истории религиозной, тем самым, истории «собственно человека» «по ту сторону» эволюции человеческой рациональности.

В стилистике Гегеля, рассмотренные эоны несложно трактовать в качестве трех фаз становления силы (духа); «в себе, в ином и для себя»; проблема заключается в том, что, в соответствии с гегелевской логикой, о том, что представляет сила (человеческого духа) в себе мы вынуждены судить исключительно по тому, что в ней «раскроется» на «последней стадии» генезиса (и сегодня в ней раскрывается то, о чем уже было упомянуто: реализм, прагматизм, конкретность, технологичность и иные атрибуты «торжества разума»; значит, именно они всегда составляли «существо человека», а «ценности» наследовали иллюзиям и предрассудкам); подобной интерпретации препятствуют в том числе волюнтаризм, коим освящается «конец истории», утверждаемый господствующей цивилизацией, стремящейся увековечить свое господство (якобы «раскрывшее» существо предшествующего и вместе с тем «воплотившее его с наивозможной полнотой»; именно в силу сего идеологического догмата Гегель (равно как его последователи) вынужден был «завершить историю» таким ее апофеозом, как прусская государственность; стоит только выйти за рамки «окончаний, раскрывающих смысл (всего) прошедшего», и подобная «логика» бесславно падает).

Если же подобную «логику» не абсолютизировать, ей не сложно противопоставить иную: существо «человечности» ярче и полнее всего раскрывалось на первых рубежах его развертывания, в те сумрачные эпохи, в которых подобное «существо» вынуждено было опираться на свои собственные силы (на себя непосредственно, на «силу духа»), и, кстати, до поры не обрело умения маскировать свое «присутствие»: подобно архаичному «вождю (своего) народа», оно первое встречало опасность и пр.; века исторического прогресса все упорнее переносят штабы и ставки «вглубь обороны», все более растворяют управление в обслуживающих процедурах, отождествляя их эффективность с эффективностью самого управления, элиминируют власть в «процедурах демократических» и пр.; иными словами, «человечество» совершенно не заинтересовано в том, чтобы быть себе представленным и, напротив, в лице власти прилагает массу усилий по сотворению ложных образов «себя и мира» («человечность» между тем, вопреки всем сетованиям, продолжает растворяться в бюрократичности и «одномерности»).

Но дело ещё и в том, что те «способности», которые претендуют на «существо человека» (разум) на заре истории попросту не успели обособиться, противопоставить эмоции – интеллекту, разум – интуиции, воодушевление – волевому убеждению и пр. ; они синкретично воплощены в технике удержания общности как единстве-переживаемого, в технике магического ритуала вдохновения и очарования миром, выводящей особь далеко за пределы ее естественности (тела), и, вместе с тем, на ресурсы подобной естественности опираемой.

И такого рода «естественность» (способность) может быть понята а) в некоторой «натуральной» со-присущности ее homo necans; б) тем самым в своей же всеобщности, позволяющей всякому представителю биологического вида homo sapiens в определенных условиях подвергнуться магическому воздействию, инициирующему в нем чувственность в форме эмоций и, в) в своей общности (религиозно-культовых истоках), «общность» преобразующей в условие «представления всеобщего», а всеобщее (ценность-мотив) – в основание утверждения общего (наличной социальной общности в ее иерархичности).

Ссылки

1. Кассирер Эрнст. Философия символических форм. Том 2. Мифологическое мышление. М.; СПб.: Университетская книга, 2001. С. 199.
2. Спектор Д.М. .
3. Юнг К.Г. Психологические типы. М., 1930. С. 92.
4. Кассирер Эрнст. Философия символических форм. Том 2. Мифологическое мышление. М.; СПб.: Университетская книга, 2001., С. 199.
5. Ю.И. Семенов. Как возникло человечество. – Москва., 1966., с. 250.
6. Ю.М. Бородай. От фантазии к реальности (происхождение нравственности). Москва. 1994. С. 21.
7. Там же, С. 17.